Алексей Виноградов - Авеста. Гаты Заратуштры

Что касается притязаний на высокое положение среди древнего нравственного учения, то читатель может свободно полагаться на впечатление, что перед ним антология, составленная, вероятно, с таким же горячим желанием принести пользу духовному характеру тех, к кому оно было обращено, что мир еще не видел. Более того, он может предварительно согласиться с мнением, что нигде больше нельзя найти таких следов разумной серьезности веры, как в период «Гат».

Что касается их философской глубины; везде, где теософские концепции облечены в слова, свидетельство их понимания и субъективности становится положительным. Поскольку объем документов неизбежно производит определенное впечатление на исследователя, не следует забывать, что «Гаты» были, по всей вероятности, во много раз более объемистыми, чем те фрагменты, которые дошли до нас. Историк может рассуждать от того, что сохранилось, к тому, что когда-то существовало, и неизбежный вывод напрашивается сам собой.

Эта «Гата», состоящая из семи глав «Ясны» (28—34), получила свое название из-за сходства ее размера с формулой Ахуна-вайрьи (Ahuna-vairya), которая также встречается перед ней в «Ясне». Она состоит из однородного материала, но поскольку ее материал также однороден с материалом других «Гат», она, вероятно, обязана своим существованием форме стихотворных размеров. Ее строки должны состоят из шестнадцати слогов, и объединены в строфы по три. Все это очень древнее и, вероятно, исходит от самого Заратустры (Zarathustra), хотя некоторые части, кажется, вложены в уста его непосредственных сподвижников и учеников. Существовали ли в ближайшем окружении мудреца люди, способные без посторонней помощи сочинять подобные гимны, это, конечно, вопрос; но то, что некоторые из них смогли составить их ериал под его руководством или вдохновением, кажется несомненным.

Эта «Гата», состоящая из глав «Ясны» 43—46, названа от слова, с которого она начинается. Тот факт, что слово «уста» имеет особое значение, возможно, повлиял на умы парсов более позднего времени, побудив их связать эту первую главу со счастливыми предвкушениями. «Гата», существует как единое целое по природе своего стихотворного размера.

В ней есть строки, из одиннадцати слогов, сгруппированные в строфы по пять. Казалось удобным петь все гимны одного размера вместе.

Естественно возникает вопрос, является ли эта «Гата» в ее частях или в целом, более старшей, чем «Ахунавати» и другие. Если их изначально сгруппировать в порядке их возраста, они легко могут быть переставлены для целей литургического чтения. Что касается присутствующих размеров, то они не дают указаний на относительный возраст. Размер «уставаити», приближаясь к «триштупу», может быть таким же старым, как и размер «ахунавати», или даже старше его. В «Триштупе» пели старейшие риши. Единственным оставшимся критерием относительного возраста предметов является их содержимое. Являются ли те из «ахунаваитов» приоритетом перед «уставаитами» в отношении конкретных обстоятельств, о которых они говорят? Насколько можно судить, ни одна часть «Ахунавати» не старше «Ясны» 46. Автор, человек в тот период его жизни, когда он еще не достиг своего высшего положения. Он не только сокрушается о неблагоприятных перспективах своего дела, но и полон яростной враждебности, призывая своих сторонников к свержению како-то могучего противостоящего вождя и предвидя вооруженную борьбу столь грозную, что ее сторонники упоминаются в других местах как «хозяева». Также видим, как он увещевает различных вождей своей партии, поскольку они, очевидно, стоят перед ним в каком-то большом собрании, возможно, как армия накануне важного сражения.

Он тесно связан с монархом, со своими родами, Спитамами и Хвогвами, которых представляет Фрашаостра. Он предлагает награды Ахуры, когда произносит свои угрозы и осуждения. Каждая черта несет сильнейшее свидетельство оригинальности. Но разве не то же самое в «Гатах Ахунавати», «Спента-майнью» и других?

Те отрывки, которые выражают горе, страх и страстное негодование, естественно, должны относиться к Заратустре лично и к более ранней части его карьеры; нельзя провести различия между такими отрывками, когда они встречаются в «Ахунаваити», «Уставаити» или где-либо еще. Что касается главы 29 с ее логическим началом, как выражения страданий, которые должны быть излечены во всем усилии, вместе с призывом Заратустры в непосредственной связи, и главы 30 с ее теософскими утверждениями, то должны сказать, что они были составлены позже, во время период успеха и размышлений. Но это будет просто предположение. Время мудреца не обязательно было потрачено на борьбу даже в первые годы его карьеры.