Андрей Бабиков - Прочтение Набокова. Изыскания и материалы

Даже в самом облике Ходасевича Набокову виделись пушкинские черты. В письме к жене из Парижа (от 24 февраля 1936 года) он описал его так:

Потом был у Ходасевича, который лежал больной на оттоманке, странно похорошевший, – смахивающий, пожалуй (оттого ли, что я видел его в новом ракурсе), на индийского вождя, – темные, плоские волосы и худоба; но и другое сходство щек[о]тнуло воображение: закутанный в клетчатый плед, растрепанный и красноречивый, «с печатью гения на матовом челе», он вдруг напомнил что-то старомодное – и старомодное обернулось Пушкиным, – я ему приставил бакенбарды – и право же, он стал на него похож (как иной энтомолог смахивает на майского жука или кассир – на цифру). Был он очень в ударе и поил меня своим играющим ядом [926].

Это наблюдение над «мимикрирующим» под своего кумира Ходасевичем, порожденное стремлением Набокова определить его поэтическую генеалогию (о чем он скажет в эссе «О Ходасевиче» всего три года спустя), оказалось настолько стойким, что нашло отражение и в его последнем завершенном романе «Взгляни на арлекинов!», в котором Набоков вывел лучшего друга и отчасти двойника повествователя Вадима Вадимыча N., «хрупкого», «пленительно-талантливого поэта» Одаса (средняя часть фамилии Ходасевича и французское «audace» – отвага), в «несколько обезьяньей» [927]наружности которого явственны черты литературного «предка» Ходасевича («Складом лица, повадкою и вертлявостью он многим напоминал обезьяну», – описывая Пушкина, заметил Ходасевич в своей незавершенной биографии поэта [928]).

Общность творческих предпочтений и ориентиров, сходство писательских темпераментов выразились и в отданной Ходасевичем и Набоковым дани – очевидно, также под влиянием Пушкина и с целью проучить их общего оппонента Адамовича – жанру мистификации. В 1936 году Ходасевич успешно мистифицировал публику и критиков (в том числе Адамовича) своим вымышленным жизнеописанием «Василия Травникова», в которое ввел якобы найденные им стихи этого неизвестного поэта; три года спустя, уже после смерти Ходасевича, Набоков проделал тот же трюк (на который вновь попался Адамович), опубликовав под именем Василия Шишкова сначала стихотворение «Поэты» (с целым рядом различных отсылок к Ходасевичу и его «Балладе» 1921 года, о которой Набоков в свое время заметил, что Ходасевич в ней «достиг пределов поэтического мастерства») и вскоре после этого рассказ, описывающий жизнь самого «Василия Шишкова», – создав в нем образ исключительно одаренного молодого поэта, появления которого в эмиграции Ходасевич ждал с такой надеждой [929].

Направляющее влияние Ходасевича выразилось также в обращении Набокова и Берберовой к особенно популярному в эмиграции новому жанру biographie romancée («романсированной биографии»). В 1931 году вышел в свет «Державин» Ходасевича, получивший высокие оценки критиков. В 1933–1934 годах Набоков для романа «Дар» сочиняет «Жизнь Чернышевского» (позднее он напишет по-английски литературную биографию Николая Гоголя), а в 1936 году выходит «Чайковский. История одинокой жизни» Берберовой. В первом же своем (ответном) письме к Берберовой Набоков скажет о «прекрасном и прозрачном „Державине“», в другом письме похвалит ее саму за «прозрачный чистый язык и тайные метаморфозы эрудиции» в «Чайковском», подробно опишет Ходасевичу свою работу над биографией Чернышевского и немедленно откликнется на газетное объявление об открытии подписки на его биографию Пушкина: «Совпадение в вашем лице лучшего нашего поэта и знатока Пушкина поразительно счастливо – и потому так хочется надеяться, что у вас будет наконец возможность написать вещь, обусловленную двойной судьбой вашей». Примечательно, что критики связывали начало моды на романсированную биографию в эмиграции как раз с появлением «Державина», о чем прямо написал Д. В. Философов в статье 1931 года [930]. И хотя ни Ходасевич, ни Набоков, ни Берберова не признавали мещанских биографий à la André Maurois с их преобладающим беллетристическим началом [931], в своих собственных опытах они следовали особенностям жанра, очерченным тем же критиком:

<���…> биографии ныне пишутся не учеными специалистами, и центр их тяжести усматривается не в документальности и исторической точности <���…>. Автор описывает жизнь и личность великого человека так, как она ему представляется, конечно, после более или менее вдумчивого и внимательного изучения материалов. <���…> Ходасевич за новыми документальными данными не гнался. Он «веселыми ногами» пошел в державинский «музей», извлек оттуда восковую фигуру старика и вдунул в нее жизнь для современного читателя.