Андрей Бабиков - Прочтение Набокова. Изыскания и материалы

Последний свой визит Набоков нанес ему 21 мая 1939 года, однако тяжелобольной Ходасевич не смог его принять. 26 мая его перевезли в госпиталь Бруссэ, где он скончался 14 июня. В. С. Яновский, незадолго до смерти Ходасевича опубликовавший прохладную рецензию на его книгу воспоминаний «Некрополь», позднее вспоминал, как на похоронах Ходасевича к нему подошел «худощавый тогда и в спортивных брюках „гольф“ Сирин; очень взволновано он сказал:

– Так нельзя писать о Ходасевиче! О Ходасевиче нельзя так писать…» [948]

Смерть Ходасевича, по-видимому, послужила одним из импульсов к замыслу продолжения «Дара», сочинения «второй части» романа, в которой герой должен был, наконец, встретиться и наяву побеседовать с поэтом Кончеевым, с которым он в первой части дважды беседовал в своем воображении. По замыслу Набокова, вторая часть «Дара» должна была завершаться разговором Федора Годунова-Чердынцева с Кончеевым о Пушкине и русской литературе в Париже осенью 1939 года, то есть спустя несколько месяцев после смерти Ходасевича и уже после начала новой мировой войны, ознаменовавшей для Набокова конец европейского периода русской литературы [949].

Переписка Набокова с Берберовой началась весной 1930 года по инициативе Берберовой и продолжалась с перерывами до осени 1939 года. После того как Берберова в апреле 1932 года оставила Ходасевича и позднее вышла замуж за журналиста Н. В. Макеева, Набоков в своих письмах к ней перестал упоминать Ходасевича, равно как и Берберову в письмах к Ходасевичу. Вместе с тем круг интересов оставался общим для всех троих корреспондентов, с добавлением новых тем в более деловых и коротких (в сравнении с письмами к Ходасевичу) письмах Набокова к Берберовой: американские литературные агенты, постановки пьес в эмигрантских театрах, получение гонораров и т. п. Берберова принимала деятельное участие в организации совместного литературного вечера Набокова и Ходасевича 8 февраля 1936 года, о чем благоволивший Набокову редактор «Современных записок» И. И. Фондаминский попросил ее в письме от 1 января 1936 года:

8-го февр[аля] мы устраиваем вечер В. В. Сирина и Ходасевича: Сирин жестоко бедствует, а Ходасевич болеет. Собрать хотя бы по небольшой сумме для каждого можно только крайним усилием близких им людей. Я подумал о Вас – не согласитесь ли Вы принять участие в этом героическом деле [950].

Берберова вновь охотно окажет содействие Набокову в подготовке вечера 24 января 1937 года (со вступительным словом Ходасевича, легшим в основу его эссе «О Сирине»), о чем Набоков попросит ее в письме от 6 декабря 1936 года. Как Набоков чрезвычайно высоко ставил Ходасевича, так Берберова впоследствии неоднократно называла Набокова лучшим писателем и оправданием эмиграции.

Переписка и взаимоотношения Набокова и Берберовой подробно описаны в недавней работе И. Винокуровой, в которой, однако, основное внимание уделено не столько их общим писательским интересам, сколько предполагаемому исследователем «роману» между ними [951]. Так, Винокурова приводит следующий фрагмент «Курсива», описывающий парижские встречи Берберовой с Набоковым: «Другой раз Набоков пригласил меня завтракать в русский ресторан, и мы ели блины и радовались жизни и друг другу, точнее, я радовалась ему, а он, может быть , радовался мне, хотя зачем было приглашать меня в „Медведь“, если он мне не радовался?» [952]К этому месту Берберова добавила следующее примечание: «Этот „Медведь“ в 1969 году, то есть через 37 лет, перешел в роман Набокова „Ада“, превратившись в ночное кабаре» [953]. Винокурова считает нужным заметить: «<���…> эротические коннотации „Ады“ позволяли Берберовой ненавязчиво намекнуть на наличие такой составляющей и в отношениях с Набоковым» [954].

На наш взгляд, Берберову волновала совсем иная мысль: высоко ли ценит Набоков ее талант и литературные достижения, в самом ли деле «радуется» ей как родственной душе, писателю, как она радовалась его успехам? Да и сам рассказ о завтраке в ресторане Берберова продолжает воспоминанием о том, как в другую встречу Набоков делился с ней особенностями своей писательской работы («долго обдумывает, медленно накапливает и потом – сразу, работая целыми днями, выбрасывает из себя, чтобы потом опять медленно править и обдумывать»), особо отмечая, что разговор шел о «Даре». Берберова указывает точную дату этого завтрака: «через 37 лет», то есть в 1932 году. Набоков упомянул об этой встрече в тот же день в письме к жене (от 22 ноября 1932 года):