Киэда М. - Грамматика японского языка

Еще один пример: с нашей точки зрения, время и модальность - две разные категории, поэтому мы не можем принять категорий японской грамматики katei и kakutei , первая из которых объединяет будущее время и предположительность в будущем и настоящем, а вторая - категорическое настоящее и прошедшее. Однако выделение этих категорий подчеркивает тот факт, что одна и та же глагольная форма (в старом языке beshi , например torubeshi , в современном u , например torō ) может выражать и будущее время - в одном случае, и предположительность в настоящем времени - в другом случае, и что по отношению к фактам прошедшим широко употребляется (отнюдь не со стилистической окраской нашего praesens historicum) та форма глагола, которая в других случаях имеет значение настоящего времени. Само собой разумеется, что наблюдения, сделанные в японской грамматике относительно значений и употребления "служебных глаголов" beshi и u , остаются в силе для формы наклонения с суффиксом beshi или формы времени с суффиксом u .

Таким образом, для советского специалиста по японскому языку при исследовании вопросов японской грамматики и истории языка знание японской грамматической литературы является обязательным и необходимым. Без серьезного ее изучения такое исследование не может быть полноценным.

При переводе этой книги особую трудность представляла терминология. Надо, кстати, заметить, что в японской грамматике терминология отличается большой пестротой и неустойчивостью. Это объясняется тем, что с конца XIX в. наряду с терминами, возникшими в средневековье, стали во множестве появляться термины переводные, нередко создававшиеся повторно и потому дублировавшие друг друга. Например, для обозначения страдательного залога рядом со старым термином ukemi разными авторами употребляются новейшие - shosō, shodō, hidō, judō . Поставленные в необходимость еще с XVIII в. создавать термины, японские грамматисты охотно занимаются терминотворчеством и теперь, но далеко не все термины становятся общепризнанными (см., например, оригинальную терминологию Matsushita в табл. №7).

Основная трудность заключалась, конечно, в том, что содержание многих терминов связано со специфическими понятиями японской грамматики. Мы считали допустимым использовать русские грамматические термины лишь в тех случаях, когда не только японским и и русскими терминами обозначается одно и то же явление, но и истолкования этого явления в японской и русской грамматиках в основном совпадают. Таковы, например, переводы названий частей речи: meishi "существительное", dōshi "глагол" и т.п. или shitei jodōshi "служебный глагол-связка" (в некоторых японских статьях эти глаголы называют kopura , т.е. copula), членов предложения: jutsugo "сказуемое", shūshokugo "определение" и т.п. В силу того, что говорилось выше об основах японской грамматики, возможность такого использования была относительно невелика. Мы остерегались пользоваться русским термином, когда он представлял собой соответствие приблизительное, вернее, кажущееся. Так, например, японская грамматика имеет два раздела, в целом соответствующие основным разделам грамматики по нашим представлениям. Однако мы отказались от само собой напрашивающейся передачи наименований этих разделов hinshiron и bunshōron русскими словами "морфология" и "синтаксис". В японском языкознании есть термин, точно означающий "морфология" - keitairon ( keitai "форма", ron - в названиях наук соответствует нашему

суффиксу "-логия", так что в последнем отношении "учение о частях речи" и "учений о предложении" - не совсем точный перевод hinshiron и bunshōron ), однако японские грамматисты не прилагают его к соответствующему разделу своей грамматики, и это естественно: за исключением шести основных форм глагольного спряжения (вернее спряжении yōgen ), никакого другого формообразования они не признают. Очевидно, есть различие в содержании понятий "морфология" и hinshiron , и в этом случае оно отражено во внутренней форме самих терминов. Однако так бывает не всегда. Например, японское bunsetsu и русское "синтагма" в равной мере обозначают отрезки предложения, чему не противоречит их внутренняя форма. Но в тот и в другой термины - при всем разнообразии понимания второго - вкладывается разное содержание; с ними связана разная оценка составляющих отрезки элементов и разные признаки отграничения самих отрезков. Поэтому мы, несмотря на всю видимость сходства, не сочли возможным использовать второй термин как эквивалент первого. Короче говоря, при передаче терминологии мы стремились избегать подмены японских грамматических понятии понятиями русской грамматики.