Олег Лекманов - «Жизнь прошла. А молодость длится…» Путеводитель по книге Ирины Одоевцевой «На берегах Невы»

Мария Михайловна Шкапская (1891–1952), по сведениям М.Л. Гаспарова (90, с. 665), вернулась из Новочеркасска в Петроград только в 1920 г., следовательно, и она присутствовать на занятиях студии первого этапа ее существования не могла. В 1952 г. Шкапская вспоминала, что “от Гумилева и всего, что было связано с ним”, ее “настойчиво предостерегал” Блок, который “просто запретил” ей войти в гумилевский второй “Цех поэтов” [53] Иногда этот “Цех поэтов” называют третьим, поскольку Г. Иванов и Г. Адамович пытались возобновить работу объединения в сентябре 1916 г. (см.: 355, т. 2, с. 251). , где она “собиралась совершенствоваться в теории стиха” (417, с. 178). Ада Ивановна Оношкович-Яцына (1897–1935) тоже впервые появилась на занятиях студии лишь в конце марта 1920 г. (289, с. 356, 374). Также О. в комментируемом фрагменте упоминает Раису Ноевну Блох (1899–1943).

Интересно, что имя самого известного участника студии при “Всемирной литературе”, прозаика Михаила Михайловича Зощенко, О. в свой список не включила. О первом появлении Зощенко в литературной студии (уже в Доме искусств) см. в мемуарах Надежды Крамовой-Фридлянд:

“Как-то во время занятий приоткрылась дверь, и в нее бочком, со словами «Разрешите войти?» протиснулся молодой человек небольшого роста. Он был в длинной, до пят, солдатской шинели, в одной руке он держал фуражку, в другой – школьную тетрадь. Он остановился посреди комнаты, явно не зная, куда себя девать. Смуглое лицо, матовые карие глаза, сурово сжатый рот, – все выражало предельную застенчивость и непреоборимое смущение.

Гумилев мельком взглянул на него.

– Вы что, – пришли заниматься? – спросил он своим высоким голосом.

Молодой человек ничего не ответил, он шагнул к Гумилеву и протянул ему тетрадку.

– Но ведь это проза?.. – удивленно сказал Гумилев, перевернув несколько листков. – Почему мне?

– Прошу вас, – беззвучно сказал молодой человек.

– Хорошо, прочту… вы оставьте.

Мне показалось, что Николай Степанович был даже несколько польщен.

– Если хотите присутствовать на занятиях – садитесь” (174, с. 75).

С. 54 Помню стихи, которые читал Коля Чуковский… – … одобрил он важно. – Полного текста первого цитируемого О. стихотворения Н. Чуковского нам выяснить не удалось. Второе его стихотворение, якобы одобренное Гумилевым, было написано значительно позже описываемых в комментируемом фрагменте событий, в 1922 г., когда Гумилев уже погиб:

(410, с. 12)

В своем мемуарном очерке о Гумилеве, читать который О. во время написания НБН не могла (он был впервые опубликован в 1987 г.), Н. Чуковский оставил ее не слишком доброжелательный развернутый словесный портрет:

“…с особой любовью Гумилев говорил об Ирине Одоевцевой. В двадцатом и двадцать первом году в кругу, примыкавшем к «Цеху поэтов», она стала общей любимицей. И были тому важные причины, на которых следует остановиться.

По-настоящему звали ее Рада Густавовна Гейнеке (Чуковский последовательно писал настоящую фамилию О. именно так, с ошибкой. – О.Л. ), она была барышня из петербургской немецкой чиновничьей среды. В литературной среде появилась она осенью 1919 года, поступив студенткой в только что основанную Горьким Студию. Вначале никто на нее особенного внимания не обратил, хотя она была женщина с примечательной внешностью: гибкая, тонкая, с узким лицом, с узкими длинными пальцами, с пышнейшей короной темно-рыжих волос цвета старой бронзы, с зеленовато-голубыми глазами, с очень тонкой кожей той особой белизны, которая бывает только у рыжих. <���…> Но, повторяю, вначале никто на нее не обращал внимания, несмотря на ее внешность и несмотря даже на то, что она в своей стремительной кокетливой речи не произносила по крайней мере половины букв русской азбуки, что <���…> почиталось в том кругу признаком величайшей изысканности. Она была всего только студисткой, а важные члены «Цеха поэтов», настоящие, признанные поэты, нас, студистов, почти не замечали и держали себя с нами свысока. И вдруг все переменилось. Рада Гейнеке, сделавшись Ириной Одоевцевой, стала центром всего примыкавшего к «Цеху поэтов» круга, стала душой этого круга, предметом его восхищения и почитания. <���…>