Роман Сенчин - По пути в Лету

А что касается детей «перестройки»… Они разные, эти дети. Не стоит Захару Прилепину стричь под одну гребёнку, что он всё чаще и чаще делает в своих публицистических выступлениях…

Сквозняк и ощущение помойки не только у этих «детей». У представителей разных поколений подобное… Не знаю, что там у самого Антона Секисова, какие ощущения, а у его героя Гортова действительно в душе сквозняк. Впрочем, этим он и интересен. Как был интересен прилепинский Санька.

Санька на десять лет старше Гортова. У Саньки сквозняк и ощущение помойки были в середине нулевых. У Гортова – сегодня. Санька в конце концов хватает автомат, чтобы переделать действительность, Тортов – не герой в эпическом смысле. Более того – когда проект «Каменная слобода» ликвидируется, он в одиночку продолжает делать газету, которая борется с «либералами», «содомитами» и им подобными. Может быть, он будет делать её несколько другой, чем была, но – будет. Алексей Колобродов разглядел в книжке Секисова «искреннее патриотическое сознание», я тоже. Может быть, это беда Прилепина, что он не разглядел?

Любопытно, что когда вышел «Санькя», на него злобно откликнулась Алла Латынина. Не поскупилась на эпитеты. Даже обзывалась. Запомнилось – «дебильная революционность».

Теперь же Захар Прилепин, вслед за своим Санькой, избавившийся, видимо, от сквозняка и ощущения помойки, не стесняется в выражениях по отношению к Секисову и всему поколению: «С вами ничего хорошего не случится, ребята. Потому что у вас нет ничего: дружбы нет, веры нет, Родины нет, национальности нет, любви. Если есть, то в каком-то зачаточном состоянии, в микроскоп не разглядишь».

Спорить тут не с чем. Просто процитируем и запомним. Эти слова говорят больше не о «ребятах», а о самом Захаре Прилепине, его судьбе.

В финале автор делает последний укол Секисову:

«Зудит? Иди водичкой помочи, юноша. Постареешь – пройдёт. Это скоро».

Я бы наоборот не советовал мочить водичкой, избавляться от зуда. Пускай зудит. У живых где-нибудь что-нибудь должно зудеть. Пятка, яйца, шея, душа. У зомби, говорят, ничего не зудит.

В Петрозаводске было пасмурно, но тепло. Тихо, как-то умиротворённо. Иногда лучи солнца прорывали серый полог на небе, и сразу припекало.

– У вас тут бабье лето! Благода-ать! – раздалось восхищенное из нашей небольшой группы литераторов.

– У нас с июля бабье лето, – с улыбкой ответили местные. – В июле заморозки ударили, кабачки помёрзли, а теперь вот погодка балует…

Два года я прожил в Карелии, помню, как нередко природа здесь путает зиму и лето, май с ноябрём… Край действительно суровый, но и прекрасный. Чтобы жить здесь, видеть каждый день эту строгую красоту, нужно трудиться. Упорно, каждый день, каждый час бороться за жизнь.

Я провёл в Петрозаводске полгода в 1990-м, бывал в 1996-м, и вот оказался сейчас, в сентябре 2015-го… В воспоминаниях этот город представлялся мне бесцветным, неприветливым, а оказался пёстрым, радующим глаз. Впрочем, как и большинство сейчас городов России.

Хотя бросается в глаза контраст – рядом с современным, будто стерильным зданием стоит здание обшарпанное, отреставрированный дворец соседствует с руинами. Легко можно определить, какая постройка финансируется из федерального бюджета, какая из областного (республиканского), какая из городского, а какая принадлежит бизнесменам… Здания, принадлежащие городу, как правило, самые неухоженные – муниципальные бюджеты нынче скудны до предела.

– Ой, смотри-ка, уже отстроили! – обращается одна из сопровождающих нас сотрудниц библиотечной системы Петрозаводска к своей коллеге.

– Что отстроили? – Нам любопытно.

– Да тут Дом крестьянина стоял. Очень интересное деревянное здание, памятник истории… Сгорел лет пятнадцать назад, но не полностью. Через год-другой и остатки сожгли. Много лет говорили, что его восстановят, а вместо этого – вот. – Женщина указывает на бетонные стены новостройки.

– Да что говорить, – отзывается вторая, – у нас даже Дом горного начальника несколько раз пытались сжечь. А это старейшее здание, визитная карточка города…

– Ну, в этом плане Петрозаводск не исключение, – говорю. – В Москве за куски земли тоже войны идут.

– Москва большая, там не так заметно.

– Как знать…

На другой день двое из нашей писательской группы едут в Кондопогу, а я в Сортавала. Путь не близок – больше двухсот километров. Дорога отличная, наша машина сбавляет ход лишь в четырех местах – там меняют мосты. Но вот съезжаем с трассы, которая, кстати, проходит через центр Сортавала, и сразу начинаются ямы.