Знание-сила, 2004 № 06 924)

Вспомним, предлагает академик, наше недавнее прошлое. Доносы. Тайные досье. Никто не мог ничего опровергнуть, как-то объяснить. "Все мои коллеги побывали за границей с научными командировками. Меня 14 лет не пускали. Я не понимал, в чем дело. Да, вращался в разных компаниях, помогал деньгами арестованным. Но и только... Никаких писем с протестами не подписывал. Стена!.. Куда пойти, с кем объясниться? Все стало ясно позднее, когда появилась возможность увидеть досье на себя".

"Чорт догадал меня родиться в России с душою и талантом!.." — сколько горечи в этом пушкинском выдохе! Он мечтал вырваться из "неволи невских берегов" в чужие края, на худой конец — в деревню. Просится в отставку. Его не пускают. Давно ли человека выдернули из ссылки. Теперь он сам готов отправиться в глухомань. Добровольно. "Нет! — ему говорят. — Ты нужен здесь".

Кое-кто из литераторов объясняет: диссидента Пушкина так легче было подвергать цензуре. Наивный аргумент. В деревне он, не воздержанный на язык, точно был бы "под колпаком". В Петербурге же имел возможность распространять свои едкие эпиграммы.

Кому-то было выгодно разыгрывать гнусный спектакль. Александр Сергеевич догадывается, кому. Эта личность — сам государь, ловелас, которому при всем желании не дашь пощечину.

А между тем затягивает трясина долгов. Натали нужны все новые наряды для балов. Он — дворянин и не должен выглядеть белой вороной в светском обществе. У него наемная квартира из 11 комнат, собственная карета, дворня. Все это уживается с привычным расточительством "гуляки праздного". Пушкин читал Адама Смита. Но, по оценке Н. Петракова, на практике хозяйственником был плохим. О его попытках поправить дела с помощью журнала сейчас сказали бы: неправильный маркетинг...

И на этом фоне — унизительная финансовая поддержка со стороны императора, непрерывная травля жандармов, цензуры, света. "Я физически чувствую, — хмурится Н. Петраков, — у поэта все время билась мысль: как бы взорвать ситуацию, как бы выйти из заколдованного круга".

Взвинченный донельзя поэт не прочь создать "дуэльные ситуации". Ему не привыкать стоять под дулом пистолета. Начало 1836 года отмечено тем, что Пушкин идет на ссору с литератором С. Хлюстиным, конфликтует с князем П. Репниным, отчитывает молодого графа В. Соллогуба. До выстрелов, к счастью, дело не доходит. Но поэт явно ищет повод, который бы вызвал санкции, привел бы к высылке из опостылевшего ему Петербурга.

Аналитики порой рисуют Пушкина наивным Александром Сергеевичем, который пассивно ждет удара со стороны. А ведь речь идет о знатоке человеческих отношений, сумевшем тонко передать мотивы поведения самых разных людей. Перелистайте "Пиковую даму", "Маленькие трагедии", "Бориса Годунова"...

Нет и нет! — подчеркивает Николай Петраков. — Пушкина нельзя представить покорным обстоятельствам "барашком", он не был таковым. Человек-протуберанец. К тому же спортсмен. Залезал в кадушку с ледяной водой. Фехтовал. Стрелял. Хорошо ездил верхом. Размазней никак не назовешь.

У поэта оставался один выход — контригра, громкий скандал.

Император Николай I

Итак, главный противник — император. А как же выскочка Дантес?.. Пушкин хорошо знал цену этому пижону со стеклянными глазами, эмигранту, приехавшему искать заработок на чужбине. "Какая ты дура, мой ангел! - усмехался Александр Сергеевич, обращаясь к жене. — Конечно.., я не стану ревновать, если ты три раза сряду провал ьсируешь с кавалергардом".

Исследователь обращает внимание на любопытные оговорки в обращении поэта к Геккерну-старшему: "Поведение вашего сына было мне давно известно... Я довольствовался ролью наблюдателя с тем, чтобы вмешаться, когда почту нужным. Случай... пришелся весьма кстати, чтобы мне разделаться: я получил анонимные письма". А ведь если верить иным литераторам, то именно анонимка "открыла" глаза поэту. "Весьма кстати..." Автор явно проговаривается.

Подтверждением того, что А.С. Пушкин начал тонкую, на лезвии бритвы контригру, по мнению Петракова, служит и не отправленное письмо Бенкендорфу от 21 ноября 1836 года. Ученый находит едва ли не в каждой строчке посыл монарху. После двухнедельных "розысков" Пушкин не сомневается, что "все под контролем". Откуда у него уверенность, что диплом получили "семь- восемь человек", а не десять — двадцать? А если кто-то получил не "под двойным конвертом"? А каков намек Николаю Павловичу: "большинство лиц, получивших письма... их ко мне не переслали". Утечка информации не исключается!..