Знание-сила, 2004 № 08 (926)

И сейчас оказалось, что ребята любят мастерить то же самое, что их предки. В человеке продолжает жить генная сила. Поэтому вот первое правило педагогики по Мандару: "Сначала изучаем предков ребенка, только потом направление даем, тогда он идет по своему пути".

Он с детства — путешественник. Первый раз, было ему четыре года, переночевал на лесной опушке. По два месяца иногда путешествовал. Шесть раз ходил в большие походы. С собой ничего не брал — ни палатки, ни еды. Только удобную обувь да бумагу с карандашами. Ночевал в старых жилищах, амбарах, могильниках, срисовывал старые вещи и оставлял их на своих местах.

С животными все время разговаривал. Шел по лесу, а лисица, как собака, сбоку шла — не боялась.

После таких походов часы на руке тикают, как будильник. А про людей думаешь: зачем так громко говорят, будто не слышу?

Когда ходил в природу, все время копался в старых вещах — игрушки, хлам всякий попадается в брошеных жилищах. Думал: что это, для чего? Очень привык изучать, трогать старые вещи. От них через руки тепло проходит по всему телу, и сразу ощущаешь своих предков.

С глубокими стариками очень любил разговаривать, расспрашивать их. Во время этих походов, начиная с шестьдесят третьего года, разговаривал с восьмьюдесятью стариками и старухами, которым перевалило за сто лет. Свыше восьмидесяти разговоров у него записано на бумаге.

Борис Настроев — мандар

Маленькая мастерская Бориса Федоровича Мандара-Неустроева, где горн горит. Очень маленькая печь. Очень старый дом. В кузнице все время кто-нибудь находится, с утра до глубокой ночи. Все время в эту маленькую комнату очередь: совхоз распался, и кроме мастерской Мандара, других в селе нет. Приезжают и из других мест те, кто хочет вникнуть поглубже в кузнечное дело, тогда он учит. Живут у него неделю, месяц, сколько смогут, и учатся. Мандар смеется: бесплатное училище.

В это училише к нему приходят маленькие дети. И кузнец Мандар учит их, когда они начинают крепко держать молот. Никакого расписания нет, когда хотят, тогда и приходят. И только кто хочет. У кого кровь предков играет в жилах, это сразу дает фору и формирует привычку не бояться огня, умение побороть твердость металла, закалить клинок. После этого человек чувствует себя мужчиной. М&ченькие ребята, кузнецы в десять, двенадцать, тринадцать лет, они уверенно смотрят и с человеком разговаривают. Уже мужчинами себя чувствуют. Гордые такие, не хотят уступать. Вот такими тоненькими ручками начинают ковать металл. Сил физических мало. Но азарта, силы духа очень много. Побороть металл — побороть себя. Здешние мальчишки расхлябанные, как везде, а начнут с металлом работать — подтягиваются. К учебе иное отношение. К здоровью. Совсем другие дети.

Если работаешь с металлом, нрав становится мягкий. А человек — уживчивый и веселый.

Так он уходил и возвращался, и из заброшенных старых жилищ, из хлама, от стариков приносил рисунки. Много листов с изображением орнаментов, которые перерисовывал с разных вешей. На обороте каждого листа: что это такое, откуда взял, когда сделано — данные о вещи. Этнографически точная копия в единственном экземпляре.

Глядя на эти вещи, испытываешь гордость за предков. Тяжелые, торжественные и в то же время ажурные. Мандар вырисовывает каждую бисеринку, бусинку и оттеняет пространство, чтобы было лучше видно. Волка ноги кормят, а его — память и руки. На один рисунок иногда уходит полмесяца. А у него их тысячи.

Издал четыреста рисунков на дереве, ждут своей очереди орнаменты на одежде, металле, кости, бересте, глине...

Кажется, что через эти якутские орнаменты на нас смотрят глаза предков. Видишь то одно, то другое, узор превращается то в театральный занавес, то во взявшихся за руки людей. Как будто он обучает нас. идет от простого к сложному: от детской берестяной игрушки, ягоды-малины, завитушки и сердечка — к солнечному кругу, Вселенной и жизни человека в ней. А может быть, нет ничего простого — все сложно. Или все просто, но как прочесть и понять то, что написано?

Когда-то предки Мандара обладали письменностью, а потом утеряли. Есть легенда: прародитель якутов плыл на корабле, плохо привязал книгу, она утонула. Теперь только на скалах по Алдану, Лене встречаются письмена, тюркские рунические знаки... А когда письменность пропала, стали говорить орнаментом. Ведь орнамент — мать письменности, каждая закорючка что-то значит, каждый вид орнамента — это отдельный смысловой рассказ. Благодаря своему смыслу орнамент и сохранился, считает Мандар, а если бы был только украшением — вряд ли.