Знание-сила, 2004 № 08 (926)

Лишь в 1921 году чиновники МОК договорились взять за эталон марафонской дистанции... лондонский вариант. Можно лишь удивляться, почему никто не вспомнил, что именно в 1896 году в Греции соревнования проводились на трассе, максимально приближенной к исторической, и длина этой дистанции была другой. На Олимпиаде же в Лондоне многое зависело от случайности. Поначалу соревнования в марафонском беге решили проводить на трассе длиной 25 миль. Однако ее пришлось удлинить, чтобы детям королевской семьи в Виндзорском замке было удобно наблюдать за стартом соревнований. Эти "кривые цифры" — 42,195 километра — были признаны "длиной марафонской дистанции". Теперь лучшие бегуны преодолевают эту дистанцию всего за два часа с минутами.

В 1908 году: на Олимпийских играх в Лондоне первым финишировал в марафоне итальянец Дорандо Пьетри. Однако после забега он был дисквалифицирован.

Что же случилось? На финишную прямую Пьетри пришел первым, но тут силы оставили его, он упал и пополз вперед на четвереньках. Когда же позади показался соперник, двое зрителей бросились к Пьетри и, подхватив его под руки, помогли доковылять последние пять метров до финиша. За это его и наказали.

На предыдущей олимпиаде в Сент-Луисе чемпион также был дисквалифицирован "за использование автомобиля". Золото досталось американцу Томасу Хиксу, который, по нынешним меркам "фейр-плэй" ("справедливой игры"), тоже был не без греха. За десять километров до финиша он едва держался на ногах.

Тогда на помощь пришел тренер. Четыре яичных белка, 0,003грамма стрихнина и два бренди вернули силы спортсмену. В полубессознательном состоянии он добежал до цели, где удостоился золота.

Елена Съянова

Малоизвестный факт: один из идеологов Третьего рейха Альфред Розенберг, считаясь знатоком российской истории, выделял в ней две, выражаясь современным языком, "знаковые" фигуры: императрицу Анну Иоанновну — со знаком плюс и императора Павла Первого — со знаком отрицательным.

Анну Розенберг одобрял за "разодрание кондиций" (условий по ограничению самодержавной власти. — Авт.): "Вот баба, а всем показала, с чего следует начинать, если собираешься "самдержать" власть" (из письма Штрайхеру от 3 апреля 1932 года). Павла же в нацистском руководстве вспоминали в 34-м году, "разогревая себя" перед чисткой в СА в качестве примера того, КАК начинать не следует.

Розенберг, в частности, писал: "Заявляя себя реформатором на манер прадеда (Петра Первого. — Авт.), желая все переделать и перевернуть, этот самодержец освобождал место для новых людей, отодвигая старых в сторону. И они стояли там... до первого марта, рокового для русских дня". Гораздо откровенней по этому поводу высказался Геринг. "Из власти, — писал он жене Карин, — нельзя попросить уйти..; сегодня вам согласно кивнут, а завтра пырнут в печень". "Из власти вырезают" — подлинное выражение Геринга.

В середине двадцатых годов эти господа спокойно поступали так, как не мог позволить себе известный герой Шекспира в веке XV, то есть "пырнуть в печень" даже убийцу собственного отца. Недаром Адольф Гитлер из всех литературных персонажей особенно люто ненавидел принца Датского и недаром именно "русским Гамлетом" называли Павла Петровича при французском и прусском королевских дворах.

Способ допавловских самодержцев "вырезать из власти" своих предшественников в XV11I веке никак не импонировал предреволюционной Европе. Екатерина Вторая в этой цепочке радикальных монархов стала последней;

Павел же шагнул в век XIX, не оставив кровавого следа. И в этом отношении он стал первым цивилизованным правителем, всего л ишь "отодвинув старых людей в сторону", превзойдя даже добрейшую Елизавету Петровну, которая хотя на кол и не сажала и языков не рвала (как всего за десять лет перед ней Анна), но в каменных мешках гноила и младенцев.

Другое дело, были ли готовы придворные Павла к тому, чтобы оказаться вне власти, оставаясь при этом живыми и здоровыми?! Ведь собственная традиционная причастность к возведению русских монархов и монархинь на престол крепко сидела в головах офицеров гвардии. Характерный пример: братья Орловы настолько были уверены в собственной значимости, что. как та старуха из сказки Пушкина, получив от императрицы все мыслимые блага и нафады, пожелали стать и владыками России, то есть потребовали от Екатерины вступления в брак с Григорием Орловым, от которого к тому времени у императрицы уже был сын Алексей (будущий граф Бобринский). Если учитывать чувства Екатерины к Григорию, то можно сказать, что в какой-то момент Орловы действительно оказались близки к основанию новой династии, но туг противовесом выступили другие силы — Синод (тихо) и Панин — во весь голос, которому вторили Разумовские, Воронцовы, Нарышкины, Чернышевы, Салтыковы.., то есть уже сложившийся "ближний круг" императрицы. Кстати сказать, умение Екатерины "прикормить" возле себя этот круг (причем в данном случае из людей знающих и опытных) выгодно отличало ее в плане собственной безопасности от Павла, желавшего быть императором равно всем россиянам, и не раз открыто, подчеркнуто демонстрирующего это "фомкими отставками" и экстравагантной формой опалы и отодвигавшего от себя тех, кто не понимал, как переменился мир после Великой Французской революции.