— Вы, наверное, сами это чувствуете, Игорь-Джек. Человечество умирает, — голос седовласого был глухим. Он больше не улыбался. — Кажется, что наука развивается... в общем, уже нет. У нас хорошая медицина, но продолжительность жизни уменьшается. Люди сходят с ума, навсегда застревают в своих виртуальных мирах. Количество самоубийств. Ну, вы, наверно, знаете статистику.
— Да, — Игорь-Джек кивнул. — Смерть в сенсорных шлемах...
Седой запнулся, внимательно посмотрел на него. Потом продолжил:
— Нельзя быть живым в мертвом мире. Люди пытались выбраться из ловушки, в которую сами себя загнали. Но эти эксперименты по терраформированию планет, реанимации Земли — ничего не получилось. Убить легко — оживить почти невозможно.
— Расскажи ему про Землю-два, — могучий Арон неожиданно робко тронул седовласого за локоть. — Нет, я расскажу. Но знаешь, если мы будем разводить все эти разговоры лично с каждым добровольцем... Ладно, ладно. Вот. Мы нашли эту планету почти случайно. Ну, дядя Сава кое-что посчитал и предположил.. Может, ты все-таки, бог, дядя Сава?
— Это чудо, — седой строго и укоризненно смотрел на улыбающегося Арона. — Чудесный дар. Надеюсь, что во второй раз мы сумеем это понять — и сохранить то, что нам подарено.
— Готов? — спросил Арон. Игорь- Джек нерешительно замер перед закрытой дверью.
— Ладно, не тушуйся, — Арон легонько хлопнул его по плечу. — Они все нормальные ребята. И в этом смысле — то есть без генетических извращений. Старик тебе говорил, что лучше всего на новой планете будут адаптироваться именно такие? Он кое-что посчитал... ну ты его знаешь. Ну, иди. Теперь ты вроде как их командир. Расскажи им.
Арон распахнул дверь и подтолкнул Игоря-Джека.
Сначала все лица, повернувшиеся к нему, казались размытыми. Наверное, от волнения. Девять. Нет, десять. Десять пар глаз. На него никогда так раньше никто не смотрел. С надеждой, уважением, восторгом.
— Вы все знаете. В общих чертах, — Игорь-Джек надеялся, что его голос звучит уверенно. Он переводил взгляд с одного лица на другое, неторопливо, чтобы разглядеть каждого. "Не завоеватели. Хранители, — подумал Игорь-Джек. — Мы все теперь хранители. И нам надо научиться делать это — хранить мир, который нам подарен, во второй раз. У нас получится?" Ему было страшно. Десять пар глаз смотрели на него с ожиданием и надеждой. — Задавайте мне вопросы, я попробую на них ответить.
Он запнулся, добравшись до последнего лица. Широкоскулое, веснушчатое, коротко стриженные рыжие кудряшки. Пара тонких морщинок между бровей. Женщина, не молодая и не старая. В теплых карих глазах, уставившихся на Джека, метался ужас. Отчаяние. Что- то... что-то еще. Золотые искры сдерживаемого смеха. Кажется, она была на грани истерики. Пальцы, сжимавшие подлокотники кресла побелели от напряжения.
— Мона? — имя сорвалось с губ до того, как Игорь-Джек успел осознать сходство. Не внешнее, внутреннее. Золотой огонь, сияющий за коричневой радужкой глаз.
— Я врала тебе, — сказала она. Еле слышно. Одними губами. — Видишь?
— Нет, — Игорь-Джек поймал ее дрожащую холодную ладонь. Поднес к губам. Так, как мечтал это сделать уже давно. По-настоящему. — Ты совершенно такая. — Еще раз заглянул в солнечно-карие глаза. — Совершенно.
— Эй, — раздалось позади, и кто-то тронул его за плечо. Игорь-Джек обернулся. Долговязый бородач растерянно смотрел на него. — Слушай, ты знаешь насчет оплаты?
— Что? — Игорь-Джек все еще держал ладонь Моны в своей руке. И не хотел выпускать. Больше никогда.
— Они говорили, что платят воздухом. Это так?
— Точно, — подтвердил Игорь-Джек. — Сколько угодно самого чистого воздуха. Сколько хотите.
— А что, так бывает? — усомнился бородач.
— Бывает, — с невероятной успокоенностью ответил Игорь.
150 летназад, 3 июня 1856 года, покупкой двух работ русских художников — "Искушение" Н.Г. Шильдера и "Финляндские контрабандисты" В. Г. Худякова — потомственный московский купец Павел Михайлович Третьяков (1832- 1898) положил начало своему личному собранию отечественной живописи, в 1892 переданному в дар Москве и в советские времена получившему название Государственной Третьяковской галереи. Одним из условий дарения был бесплатный допуск в галерею посетителей.
300 летназад, 5 июня 1706 года, Петр I издал указ о создании "военной гошпитали" в Лефортове, "за Яузой рекой, против Немецкой слободы, в пристойном месте, для лечения болящих". Далее указывалось: "А у того лечения быть доктору Бидлоо да двум лекарям..." Кроме того, царь повелел там же "50 человек из всяких чинов студентами учить анатомии и хирургии". Московский госпиталь в Лефортове (ныне Главный военный имени Н.Н. Бурденко) — первое в истинном значении этого слова лечебное учреждение в России; открыл прием больных в декабре 1707 года Николаус (в России его величали Николаем Ламбертовичем) Бидлоо (1670-1735), голландский врач, питомец знаменитого Лейденского университета, в 1702 он был нанят Петром на русскую службу в качестве лейб-медика с годовым жалованием 2500 гульденов (500 серебряных рублей — в ту пору отнюдь не малые деньги). Он был племянником известного анатома и хирурга Готфрида Бидлоо, профессора Лейденского университета, одно время лейб-медика английского короля. Во главе госпиталя и организованной им Госпитальной школы Бидлоо проработал до конца жизни. Госпитальная школа, в которой студентов на уровне европейских университетов обучали всему комплексу медицинских наук того времени, положила начало российскому высшему медицинскому образованию.
Читать дальше