Знание - сила, 2007 № 07 (961)

Продолжая идеологию давнего исследования Кроника и Головахи, Горбунова заметила, что психологический возраст зависит не только от внутренней оценки своих прошлых и будущих деяний, но и от социальных ожиданий окружающих. Группу молодых людей 23-25 лет психолог попросила как бы «забыть» свой возраст и попробовать оценить его только по внутреннему ощущению. В 23-25 лет обычно у нас обзаводятся семьей; те из участников эксперимента, кто успел это сделать, склонны были завышать, а холостые и незамужние — занижать свой возраст.

Известно, что в весьма почтенном возрасте женщины, обычно преуменьшающие свой возраст, вдруг начинают его преувеличивать. (Горбунова говорит о том, что до 30 лет все люди, независимо от пола, чаще преувеличивают свой возраст, после 30 — преуменьшают и к концу жизни многие вновь начинают его преувеличивать). Психолог остроумно объясняет этот феномен: человек, который перенес свой «временной центр» в прошлое, тем самым актуализировал для себя целую сеть реализованных связей. Значит, он уменьшил долю прошлого в своем психологическом возрасте, то есть помолодел. Так люди компенсируют свое биологическое старение.

Оказывается, множество людей давно говорят прозой, не подозревая об этом, и лихо управляют своим психологическим возрастом. Горбунова обращает внимание на такую стихийную самопсихотерапию и считает, что этот опыт могли бы очень успешно использовать профессиональные психотерапевты. Эти манипуляции облегчает то обстоятельство, что психологический возраст в принципе многомерен, человек может чувствовать себя реализованным в семье и во многом нереализованным на работе.

Но если психологический возраст в принципе обратим, о какой объективности времени можно говорить?

Я подхожу к зеркалу — и с сожалением понимаю, что у любых манипуляций с психологическим возрастом есть пределы. Вполне объективные.

А помните, у Евгения Шварца: «Слава людям, которые, зная, что умрут, живут так, будто они бессмертны»

Елена Эберле

Елена ЭБЕРЛЕ — старший научный сотрудник Института истории естествознания и техники РАН.

Задумывались ли вы о том, что одно и тоже высказывание, стоящее в разных модальностях[ 1Модальность (от латинского modus — размер, способ, образ) — категория, характеризующая способ действия или отношение к действию.], очень по-разному влияет на вас? «Я могла бы стать оперной певицей», — думаете вы, и воображение уносит вас в мир прекрасного. «Я никогда не стану певицей», — выносите вы строгий приговор, и погружаетесь в депрессию. «Я должна стать певицей», — и с неистовым рвением вы устремляетесь в неизвестное будущее.

Прошлым летом я перечитала монографию очень любимого мною, замечательного культуролога и философа Михаила Эпштейна «Философия возможного» и решила взглянуть на культурные мифы, с которыми сталкиваюсь как историк, с точки зрения их модальности, в свете размышлений Михаила Эпштейна.

Существуют три модальности, в которых может стоять высказывание: модальность возможного, модальность сущего и модальность должного.

Моя любимая тема — мифы, возникшие вокруг ранней авиации.

В США, например, многие всерьез ожидали, что авиация послужит укреплению демократии, равенства и братства. Некоторые полагали, что аэроплан позволит покончить с коррупцией, положит конец расизму, безработице; другие заявляли, что в воздухе не будет сексуальной дискриминации. Феминистки уверяли, что полет на аэроплане позволит женщинам стать абсолютно равными с мужчинами. В Европе родился миф о возрождении в связи с авиацией идеалов рыцарства. Весь мир мечтал, что самолет приблизит человека к Богу, а в будущем человек эволюционирует (через полет на аэроплане) в более совершенное — крылатое — существо.

Так в каких же модальностях воспринимались подобные высказывания и как они в зависимости от модальности воздействовали на человека и общество?

На первый взгляд кажется странным: почему именно в начале XX века, когда безобидно стрекотавшие в небе неуклюжие тихоходные аэропланы еще не обрели определенного сиюминутного значения, вокруг них появилось столько мифов.

Раевский и Лаас в самолете