Дирк Уффельманн - Дискурсы Владимира Сорокина

В простом и трагическом в своей основе сюжете «Метели», в значительной мере построенном на ксенотекстуальном переосмыслении рассказа Толстого «Хозяин и работник», автотекстуальные отсылки, очевидно, кроются в мелких деталях, разбросанных по всему тексту. Да, эти детали вносят смятение в ровную, серьезную, «грустную» интонацию 1180, составляющую поверхностный слой истории о снежной буре. Автотекстуальные отсылки преграждают персонажам путь, образуя настоящие препятствия. Полоз «самоката» время от времени буквально налетает на объекты из других миров, не вписывающиеся в сельские декорации Толстого и в традицию реализма XIX столетия, например дизайнерские наркотики в форме «пирамиды», изготавливаемые казахами-«витаминдерами» (в личной беседе во время конференции в Орхусе Сорокин объяснил, что это слово появилось в результате нецеленаправленного поиска в Сети: множественное число слова «витамины» в тюркских языках показалось ему подходящим по абсурдности обозначением наркоторговцев 1181). В повествовании фигурируют футуристические предметы, в том числе голографические радиоприемники в старинных домах, которые посещают Гарин и Перхуша1182. Сорокин наделяет своих персонажей разнообразными отклонениями, которые в случае Г арина доходят до галлюцинаций, разрушая целостность замкнутого ксенотекстуального мира переписанного рассказа Толстого. Эта часть завершается описанием жуткого трипа, в который погружается Гарин после дизайнерских наркотиков; Сорокин прибегает к излюбленной технике разложения текста за счет повторов и деформации слов, напоминающей аналогичные фрагменты «Нормы», «Тридцатой любви Марины» и «Романа»:

Я умру! <...> Ямру! <...> Ямр! Ямр! Ямр! Ямр! Ямр! Ямр! Ямр! Ямр! Ямр! Ямр! Ямр! Ямр! Ямр! Ямр! Ямр! Ямр! Ямр! Ям! Ям! Ям! Ям! Ям! Ям! Ям! Ям! Ям! Ям! Ям! Ям! Ям! Ям! Ям! 1183.

Наиболее явно целостность псевдореалистического текстуального мира нарушают фантастически уменьшенные или увеличенные предметы: карликовые лошадки и огромные жеребцы, маленькие люди и замерзший великан с гигантским снеговиком! 184. Увеличивая снеговика до огромных размеров и наделяя его сексуальными признаками, Сорокин намечает автотекстуальную связь с гигантским младенцем Вилом, членом секты землеёбов из «Голубого сала». Замерзший пьяный великан, в чьей ноздре в конце концов ломается полоз 1185, становится метатекстуальной причиной смерти Перхуши от холода. Автотекстуальная дигрессия убивает ксенотекстуальный персонаж.

Неслучайно непосредственно перед происшествием с великаном в гуще метели изменение размеров напрямую связывается с играми: «[Лошадки] казались совсем игрушечными»! 186. Опираясь на этот метакомментарий по поводу игрового характера сюжетосложения, мы можем точнее определить, в какую игру играет Сорокин в «Метели». Из четырех типов игр, выделенных Роже Кайуа в работе «Игры и люди» (Les Jeux et les Hommes, 1958), mimetisme (мимикрия, симуляция) ближе всего к литературоведческому понятию вымысла, а значит, и к ксенотекстуальному слою «Метели», за счет которого развивается сюжет. Суть другой разновидности игр, vertige (головокружение), заключается «в том, что игрок на миг нарушает стабильность своего восприятия и приводит свое сознание в состояние какой-то сладостной паники» 1187. Именно с такого рода помутнением ясного сознания можно сравнить автотекстуальные аллюзии в повести Сорокина — в частности, связанные с опьянением — на фоне ксенотекстуальной мимикрии под пратекст Толстого. Если первые — откровенная игра, то вторая отмечена менее однозначной игривой серьезностью.

Самое очевидное нарушение целостности псевдореалистического нарратива происходит в момент столкновения квазитолстовских протагонистов Гарина и Перхуши с некими фантастическими мутантами. Блуждая посреди пурги, доктор обнаруживает, что стоит под чудовищных размеров фаллосом снеговика величиной с дом (еще одна отсылка к гигантскому младенцу Вилу из «Голубого сала» с его огромными гениталиями). Доктор приходит к мысли, что снеговика слепил великан, в ноздре которого до этого застрял полоз: <...> различив вверху непонятной снежной громадины подобие человеческого лица, [Гарин] понял, что перед ним чудовищных размеров снеговик с огромным, торчащим снежным фаллосом.

— Господи... — пробормотал доктор и перекрестился.

Снеговик, ростом с двухэтажный дом, воздымался над ним. Фаллос его угрожающе нависал над головой доктора Гарина <...>1188.