Фёдор Кулешов - Антон Павлович Чехов

Такое всеобщее внимание к его произведениям и к его личности настораживало Чехова. Он стал меньше писать, но тщательнее отделывать каждую художественную деталь своих произведений, сделался сурово требовательным к себе, как к писа-

13

535-1 -з

телю. В нем возникло острое недовольство своей литературной работой. Мысленно обозревая свое предыдущее творчество, Чехов не находит среди массы им написанного ничего, что в его глазах имело бы серьезное литературное значение. В декабре 1889 года Чехов пишет, что у него в прошлом «была масса форсированной работы, но не было ни одной минуты серьезного труда» (XIV, 454). Самоосуждение нередко приобретает резкую форму. Он все чаще спрашивает самого себя: «Для кого и для чего я пишу?» Чехов стремится до конца уяснить себе вопрос, каким должен быть общественный и моральный облик писателя, каковы его обязанности перед читателем и кто этот читатель, каков его гражданский долг перед народом и родиной. Он тоскует по «общей идее», как тосковали по ней многие герои его новелл и пьес конца 80-х — 90-х годов и, в частности, герой повести «Скучная история» (1889).

В жизни и современной ему литературе Чехов ищет «людей подвига, веры и ясно сознанной цели», людей, решительно не похожих на тех нытиков, пессимистов, скептиков, мистиков, психопатов, иезуитов, равнодушных философов-идеалистов, либералов или консерваторов, с которыми приходилось сталкиваться на каждом шагу. Тогдашние настроения Чехова отразились в его статье о Пржевальском (1888). Он писал в ней: «В наше больное время, когда европейскими обществами обуяла лень, скука жизни и неверие, когда всюду в странной взаимной комбинации царят нелюбовь к жизни и страх смерти, когда даже лучшие люди сидят сложа руки, оправдывая свою лень и свой разврат отсутствием определенной цели в жизни, подвижники нужны, как солнце. Составляя самый поэтический и жизнерадостный элемент общества, они возбуждают, утешают и облагораживают» (VII, 477).

Пресная, скучная, мрачная жизнь опротивела, общество испытывало нужду в героическом, ярком. Обязанность пробуждать и постоянно поддерживать в людях жажду жизни и полезной общественной деятельности Чехов возлагал прежде всего на художественную литературу и театр.

В записной книжке Чехова среди множества заметок есть такая: «...все мы народ и все то лучшее, что мы делаем, есть дело народное» (XII, 199). Служить интересам народа и родной страны, проводить в массы народа «знание и гуманные идеи», решать большие, серьезные общественные задачи, воспитывать людей в любви к свободе и правде, внушать им ненависть к к гнету и лжи — в этом Чехов видел прямой долг художественной литературы. Несколько позже устами своего героя Чехов скажет: «Ведь я не пейзажист только, ведь я еще гражданин, я люблю родину, народ, чувствую, что если я писатель, то я обязан говорить о народе, об его страданиях, об его будущем, говорить о науке, о правах человека и проч.» (XI, 167).

Беспокойные мысли о народе, его страданиях, «о правах человека» привели Чехова к решению отправиться в тяжелое и длительное путешествие на остров Сахалии — в «место невыносимых страданий, на какие только бывает способен человек вольный и подневольный» (X, 496). Это решение возникло в самом начале 1890 года. Чехов тотчас принялся за чтение и изучение «сахалинской» литературы. «Целый день сижу, читаю и делаю выписки. В голове и на бумаге нет ничего, кроме Сахалина», — сообщает он Плещееву в феврале (XV, 17). Знакомство с постановкой тюремного дела в России и со всеми материалами о Сибири и Сахалине еще больше убеждало Чехова в преступности и противозаконности государственного и общественного строя в России. Чехову стало ясно: кровавая власть царя покупается ценою миллионов человеческих жизней. Незадолго до отъезда Чехов писал: «Из книг, которые я прочел и читаю, видно, что мы сгноили в тюрьмах миллионы людей, сгноили зря, без рассуждения, варварски...» (XV, 30).

В апреле 1890 года Чехов отправился в путешествие. На лошадях он проехал всю Сибирь. Его поразили сердечная доброта, выносливость и могучая сила сибиряков. «Какие хорошие люди!» — восклицает Чехов в путевом очерке «Из Сибири» (IX, 349). Сестре он пишет с дороги, что «народ здесь хороший, добрый и с прекрасными традициями» (XV, 74). Эти прекрасные народные традиции Чехов видит в трудолюбии сибиряков, в их неподкупной честности, прирожденном уме, нравственном здоровье и чистоте, в неистребимом чувстве любви к свободе. Не только мужчины, но и деревенские женщины Сибири «толковы, чадолюбивы, сердобольны, трудолюбивы и свободнее, чем в Европе» (XV, 74). Всю дорогу близко соприкасаясь с крестьянами и ямщиками, Чехов еще крепче и сердечнее полюбил народ, проникся чувством восхищения перед необъятным многообразием человеческих талантов в России и ширью русских просторов, и душа его переполнялась патриотическим восторгом: «Боже мой, как богата Россия хорошими людьми! Если бы не холод, отнимающий у Сибири лето, и если бы не чиновники, развращающие крестьян и ссыльных, то Сибирь была бы богатейшей и счастливейшей землей» (XV, 77).