Максим Пулькин - Самосожжения старообрядцев (середина XVII–XIX в.)

Обзор высказываний представителей аристократических семейств и екатерининских вельмож дополняет дневник отставного офицера, представителя древнего дворянского рода Петра Челищева, отправившегося в 1791 г., после неудачного завершения военной карьеры, для обозрения северных окраин России. По его мнению, правда, вопреки историческим фактам, причиной первого, самого известного и массового самосожжения в Палеостровском монастыре стал фанатизм старообрядцев. Они, полагал Челищев, приняли «воинский наряд», возвращающийся после подавления известного монашеского бунта в Соловецком монастыре, за карательную «команду». Заранее узнав о приближении стрельцов, безумцы сожглись. Как пишет Челищев, «развращенные их умы и разстроенное страхом воображение такое им вдохнули отчаяние, что засели в церковь деревянную <���…> и там, в страшном заблуждении мнимого их страдальчества, сожглись беспощадно» [986]. Длительное время спустя, в 1838 г. жандармский офицер Н. Васильев, по долгу службы изучая поведение старообрядцев, пришел к заключению о том, что самосожжения стали преддверием еще более опасного явления – неподчинения властям. Он писал: «Прежде народ не от изуверства, а от буйства фантазий сжигался, морился с голода, рубил друг другу головы. А теперь если это делается, то уже очень редко, но повсюду уже во всех губерниях таится дух дерзновеннейшего отвержения власти царя и законов гражданских» [987].

Церковное обличение самосожигателей в этот период представлено трудом протоиерея Санкт-Петербургской пригородной слободы Большой Охты Андрея Иоаннова (Журавлева). В 1794 г. он издал очередной в российской истории фундаментальный труд, призванный изобличить лживость старообрядческого вероучения. Его работа вскоре стала популярной и востребованной если не читателями, то, во всяком случае, властью, которая в этот период пыталась бороться против старообрядчества не репрессиями, а «увещеваниями». Об этом свидетельствует дальнейшая судьба издания. В 1795 г. Иоаннов переиздал этот же свой труд с прибавлением некоторых текстов. В 1799 г. вышло третье, доработанное издание его работы, основанное на длительном опыте борьбы против новороссийских старообрядцев и личном опыте пребывания среди приверженцев «древлего благочестия» [988]. Продолжая традицию обличения старообрядчества, заложенную сибирским митрополитом Игнатием, А. Иоаннов не избежал влияния современных ему идей. Отзвуки рационалистической критики старообрядчества видны в этом произведении.

Во-первых, главный вред старообрядцы нанесли интересам Российского государства: «И кто может довольно оплакать ту утрату, какую претерпело любезное Отечество наше от богоненавистных тех губителей душ христианских». Во-вторых, проповедники «древлего благочестия» причинили сильнейший моральный и материальный ущерб многим семьям: «столько от пути спасительного людей совратили, сколько мужей от жен, жен от мужей, детей от родителей вечно разлучили, сколько фамилий под видом мнимой набожности ограбили, в конец разорили». Наконец, в-третьих, они стали серийными убийцами: многих жителей России «разными страшнейшими смертьми, как то огнем, гладом, и прочими томлении умертвили» [989]. Впрочем, для Андрея Иоаннова, в отличие от его предшественников – обличителей старообрядчества, характерен дифференцированный подход к разным старообрядческим толкам. Одни из них он считал просто нелепыми, а другие – опасными для стабильности государства. Особо вредными он считал филипповцев, полагая, что их деятельность неразрывно связана с провоцированием самосожжений, организацией «запощивания» (смерти от голода) и других видов добровольной гибели. Так, филипповцы, по его сведениям, «всякого новоприходящего (к ним. – М.П. ) уговаривают запоститься, то есть заморить себя гладом, чтобы скорее получить венец мученический». Любого согласившегося изуверы обрекают на гибельный сорокадневный пост, который «человеческия силы не вынесут». Зная об этом, старообрядцы запирают несчастного в пустую избу, предварительно отняв у него всю одежду и даже нательный крест. Страдания «постников» ужасны: «они, бедные, тоскуют, тысящекратно раскаиваются, сами себя кусают и терзают. Желают скорой смерти, но не обретают, ибо все способы отняты». В ответ на мольбы страдающие от голода и жажды люди слышат один ответ: «Не дастся вам, не дастся, да не лишитеся светлых венцов мученических!». Для спасения от мук жертвы «принужденными себя находят пить урину и есть кал, но и то без пользы». Вслед за страданиями наступает отвратительная смерть: «Напоследок истерзавши сами себя, в неописанном безобразии испускают бедную душу свою» [990]. Вполне вероятно, что эти строки появились не без влияния «Отразительного писания», содержащего сходные жуткие картины гибели от голода [991].