Максим Пулькин - Самосожжения старообрядцев (середина XVII–XIX в.)

Таким образом, почитание мест старообрядческих самосожжений являлось своеобразным продолжением дискуссии об «огненной смерти» [973], начавшейся среди старообрядческих наставников в конце XVII в. В то же время на формирование традиций поклонения местам массовых самоубийств оказала влияние давняя российская традиция почитания «святых мест». В них годами скапливалась разнообразная «информация о несчастьях – пожарах, нашествии змей, а также о страшных засухах или массовых болезнях, случившихся в данной местности» [974]. Такое вполне обычное для крестьянского сознания восприятие мест «гарей» в известной степени примиряло старообрядцев – противников и сторонников самосожжений.

Представление о том, что одной из причин самосожжений стало желание прославиться, оставить о себе благоговейную память потомков устойчиво сохранялось среди противников старообрядчества и влияло на их литературное творчество. Впервые об этом со всей определенностью высказался в начале XVIII в. Феофан Прокопович. Некоторые из участников «гарей», полагал он, «прельщаются» грядущей славой, мечтая: «хвалим буду и блажим от всех, аще за сие постражду, напишется обо мне история, пронесется всюду похвала; не един, удивлялся, скажет обо мне: “великодушен муж был, мук лютых не убоялся!”» [975]. Поэтому формирование в народной памяти негативного восприятия старообрядцев – участников «гарей» – превратилось в важнейшую задачу противостояния массовым самоубийствам.

Последовательная пропагандистская работа, направленная на создание негативного образа старообрядцев-самосожигателей, началась, по сути дела, одновременно с первой волной самосожжений. Изначальные сведения об особом отношении власть предержащих к пепелищам самосожжений и стремлении каким-либо образом обозначить места «гарей» относятся к 1684 г., когда появился приговор Боярской Думы по громкому делу о многочисленных каргопольских старообрядцах-самосожигателях. В приговоре предписывалось построить на том месте, где жили погибшие в огне «раскольники», церковь во имя Воскресения и определить к ней «добрых священников и причетников, а не росколников и Божественному Писанию не противников» [976]. По сути дела, это первый официальный документ, в котором содержалось указание на необходимость, пусть и косвенным образом, закрепить память о самосожжении. Ясно, что для многих местных жителей храм становился монументом в память о пострадавших за «древлее благочестие».

В дальнейшем жесткое противостояние церковных деятелей и старообрядческих наставников неизбежно приводило к появлению новых пропагандистских трудов, призванных создать старообрядцам-самосожигателям репутацию бесстыдных развратников, корыстолюбцев и лжецов. Эта традиция возникла еще на рубеже XVII–XVIII в. Так, святой Димитрий Ростовский, опираясь на сведения из посланий сибирского архиерея Игнатия, описывал массовые самосожжения следующим образом: «лжеучители онии <���…> сие лютое и бесчеловечное творяху беззаконие и мучительство: многия прельстивше, и в пустыя места заведше». Обряды, предшествующие самосожжению, представлялись ему в виде отвратительного разврата: «жены, и девы, и отрочата, первее оскверняху тех всяким блудом». Затем, после всеобщего осквернения, наступал черед массовой гибели всех собравшихся. Организуя «гари», старообрядцы, как полагал митрополит, руководствовались исключительно корыстными мотивами: «таже и избы, на то в лесах уготованныя, затворяху оныя, и закрепивше вход, сожигаху, а имения их взимаху себе» [977].

Опираясь на постепенно формирующуюся фольклорную традицию объяснения причин самосожжений, Димитрий Ростовский сводит их ко временному помрачению рассудка под воздействием колдовских чар. По его мнению, старообрядцы-самосожигатели не допускают в свои дома священников, но «сами в домех своих творяху некия церковныя службы по чину иерейскому». Во время этих богослужений верующие принимают некое «волшебное» причастие – «ягоды, изюм глаголемыя». Их выносит из подполья загадочная «девка с решетом». Внезапно появившись среди молящихся старообрядцев, она кощунственно «глаголет по подобию иерейскому: “Всех вас да помянет Господь Бог во царствии своем”». Затем она раздает всем присутствующим изюм, что приводит к неожиданному для непосвященных результату. Старообрядцы внезапно ощущают сильнейшую тягу к самоубийству любым доступным способом. Они «желают себе смерти, аки бы за Христа, или сожещися, или удавитися, или в воде утопитися, аки в изступлении от ума; и многии тако себе сами погубили» [978].