Максим Пулькин - Самосожжения старообрядцев (середина XVII–XIX в.)

Иногда упор делался не на будущем блаженстве сгоревших на «том» свете, а на объяснении причин, по которым следует покинуть «этот» мир. Так, в мае 1676 г. арзамасский воевода излагал в своей «отписке» информацию об одном из наставников самосожигателей, «неведомом человеке», который, как и многие другие его «коллеги», навсегда остался неизвестным. Он, говорилось в документе, «называл тело Христово простым хлебом», в церкви просфор «есть не велел», говоря, что «кто де съест просфору, и тот де съест змею, а не просфору». Жесткие обвинения выдвигались в адрес «никонианского» духовенства: «а что де попы благословляют, и то де кладут печать антихристову», «а креститься де людем велят щепотью». Вывод из сказанного очевиден: «на покаяние и к благословению к священникам ходить не велели». Но самое главное в учении неизвестного старца заключалось в призыве к самосожжению: «а кто де в нынешнее время на огни сожжется, тот де примет венец». Деятельность неизвестного проповедника принесла желаемый им эффект: «и от той де их прелести и учения в Арзамасском уезде многие крестьяня послушав, на огни пожглись» [852].

Наконец, последний способ убеждения в необходимости «гари» заключался в описании грядущих гонений, уготованных тем, кто откажется добровольно сгореть. Так, перед самосожжением близ Чаусского острога, Томского уезда, в мае 1756 г., «управителю» острога Копьеву старообрядцы заявили: «ежели де нас не будете гонить, мы де будем жить, пока смерть Бог соизволит». В том случае, если «на нас будет нападение хотя от трех человек, то де нам и гонение, и предадимся огню». Это намерение вызвало гнев старообрядческих наставников, братьев Гречениных, которые решительно возражали против отказа от самосожжения: «Что де вы от них, антихристовых слуг, слушаете? <���…> Велят вам возвратится в домы по-прежнему и обнадеживают де вас, что де вам за то никакого истязания не будет». Но на самом деле это сплошной обман: «ежели де в домы возвратитесь, то де будет вам великое мучение и розыски, и на колья вам будут садить и колесить, как де и напред сего в Таре чинено было». В результате старообрядцы, собравшиеся в 10-ти избах, погибли в огне устроенного ими же самими самосожжения [853]. Перед одним из поздних старообрядческих самоубийств, самопогребением близ Терновских хуторов в середине XIX в., звучали знакомые эсхатологические аргументы. Наставница старообрядцев «не щадила красок и сильных слов и не останавливалась ни перед какими средствами». Она говорила, что «Антихрист пришел, что конец мира наступит не то, что через год-два, а может быть через два-три дня, что тот, кто не хочет закопаться, делает пустой расчет в каких-нибудь два-три лишних дня жизни» [854].

Таким образом, гибель собравшихся в «згорелом доме» становилась в большинстве случаев неизбежной. Исследователю поэтому приходится совершить невозможное: выяснить на основе весьма скудных сведений, что происходило в предназначенной для самосожжения постройке в последние минуты перед «гарью». Излагая этот сюжет, приходится вспомнить точное наблюдение профессора П.С. Смирнова: «Если иметь в виду собственно самозабвение раскольников, решавшихся погибать в пламени, то оно объясняется прежде всего свойствами того экстатического состояния, в котором они бесспорно находились, приступая к этому страшному акту» [855]. Впрочем, иногда бегство некоторых «насмертников» предотвращалось совсем простым способом, не требующим глубоких познаний в психологии. Незадолго перед одним из сибирских самосожжений 1738 г. «был зажжен в череповой посуде ладан, фунта с три, отчего подростки и младенцы задохлись заранее» [856].

Последние минуты перед самосожжением предельно драматичны, а сохранившиеся о них сведения крайне противоречивы. Ситуация, связанная с завершением предсмертной обрядности и окончательного выбора между жизнью и смертью, предельно обостряла противостояние как внутри «згорелого дома», так и вокруг постройки, в которой находились соискатели загробного блаженства. Возможность выбора отнюдь не была призрачной. В последние минуты жизни старообрядцы, готовящиеся к смерти, могли «передумать» и, как показывают источники, в некоторых случаях действительно отказывались от трагического решения. В отличие от чиновников-составителей отчетов и законодателей, старообрядческие публицисты крайне редко рассматривали тот вариант действий участников «гарей», при котором самосожжение не совершалось. И все же эта проблематика привлекала внимание следователей, результатом работы которых стало обширное делопроизводство, полное подробностей осуществления «гарей». Таким образом, у исследователя появляется возможность выявить и тот, и другой вариант развития событий: отказ от «гари» и «самогубительную смерть».