Максим Пулькин - Самосожжения старообрядцев (середина XVII–XIX в.)

Ругательства в адрес сторонников «никонианской» церкви вообще и оказавшихся поблизости от «згорелого дома» увещевателей в частности резко контрастировали с высказываниями, призванными обосновать самосожжения в глазах тех, кто поддерживал основные идеи старообрядцев, но сомневался в необходимости принять «огненную смерть». В целом, как показывают психологические исследования, «сила внушения приводит иногда к событиям, совершить которые воля и сознание долга без соответствующего внушения были бы не в состоянии» [842]. Наставники каким-то образом поняли и активно использовали эту простую закономерность. В ход шли «словесы сладосердыя», которые «яко стрелы пронзоша сердца незлобивых» [843]. Как показывают данные старообрядческих самосожжений в Сибири (конец XVII в.), готовящихся к смерти старообрядцев наставник убеждал в том, что лучше сгореть «здешним огнем», чем вечно гореть в огне геенском [844]. Перед крупнейшим сибирским старообрядческим самосожжением близ дер. Мальцевой старообрядческие наставники ежедневно устраивали общее моление для всех готовящихся к смерти людей, «после которого читали книги о горестных временах Антихриста». «Для поддержания бодрости» среди «насмертников» они «беспрестанно и сильно внушали, что по нынешним временам, когда каждому грозит осквернение антихристовою печатью (троеперстием), горение – необходимый и неизбежный исход» [845]. Судя по описанию самосожжения 1742 г. в деревне Лепехино, местный старообрядческий наставник Иван Белков читал собравшимся для самосожжения людям книгу Ефрема Сирина и Псалтырь, отпечатанные до патриарха Никона, в 1637 г. Попутно он объяснял, что «в церковь ходить не следует, а можно только ко кресту, и присягу не должно принимать, ибо ныне все священники весьма упиваются» [846].

На Европейском Севере России эта важная сторона деятельности старообрядческого лидера также прослеживается по документам. Так, в 1764 г., во время самосожжения в Троицком Зеленецком монастыре Новгородской губ., старообрядческий наставник увещевал двух женщин, опасающихся мучений, следующими словами: «огонь их не возьмет, а выйдет душа безо всего, и выйдет ангел, и на их главы венцы положит, и ладаном будет кадить» [847]. Тем, кто нуждался в детальных оправданиях самоубийства, этот же наставник охотно давал более подробные объяснения. Спасшийся в последний момент из «гари» старообрядец Павел Еремеев на допросе показал, что «слышал от объявленного наставника своево, что священномученик Мефодий, патриарх царьградский, в житии своем написал: “Вопросит царь с мертвых дань, в тыя времена отрекутся люди православныя веры и святого крещения, и честного животворящего креста, без бою, без мук и ран. А овыя не захотят отрещись православной веры, и святого крещения, и святого Креста Господня, волею своею будут собираться и огнем сожигаться. Всякого их Господь причтет с мученики”».

Теперь, утверждал старообрядческий наставник, древнее пророчество сбылось. Ведь «оное де святой Мефодий писал на нынешнее время, ибо ныне с мертвых дань берут, потому что государь Петр Первый узаконил ревизии и когда сколко в ревизии написано будет людей, то хотя не того числа многие и помрут, однако ж народ принуждают подати до будущей ревизии платить». Совсем иначе поступали «благочестивые цари». Они «збирали с одних живых, а за мертвых не требовали». Но самое главное, император Петр I «оставил правую веру и старопечатные книги, а принял новообъявленные», положив тем самым основу массового отступничества: «и к нему многие люди преклонились без бою, без мук» [848]. В рассуждениях старообрядческих наставников в данном случае прослеживается очевидное влияние написанных современниками событий (и в настоящее время опубликованных) сочинений об Антихристе. Так, самосожигатели активно использовали идею о недопустимости взимания «дани» с мертвых: «лжехристос содела от гордости живущего в нем духа, учини описание народное, исчисляя вся мужеска пола и женска, старых и младенцов, живых и мертвых» [849]. Однако «водители на гари» придавали этим зловещим аргументам свою собственную трактовку. Таким образом, как пишет акад. Н.Н. Покровский, неприятие и осуждение бытовых нововведений Петра I выражалось в народной эсхатологии. Из известных верующим текстов брались предсказания о воцарении Антихриста, которые «провозглашались сбывшимися» [850]. В целом можно сказать, что в старообрядческой среде пророчества являлись высшим доказательством, а пророк становился таким незыблемым авторитетом, «которому темная масса покорялась особенно охотно» [851]. Эта общая закономерность деятельности старообрядческих наставников проявлялась и в подготовке к самосожжениям.