Array Сборник статей - Международный психоаналитический ежегодник. Шестой выпуск. Избранные статьи из «Международного журнала психоанализа» (сборник)

Моя гипотеза состоит в том, что младенческая психика Сержа не смогла зафиксировать ни одно из этих событий в форме репрезентаций, не смогла создать мнесические следы. В определенном смысле Серж был прав. У меня сложилось впечатление, что здесь существует еще одна история, внеисторичная , которая не могла принять форму репрезентаций и воспоминаний.

Ключом к первому фундаментальному изменению стал сеанс в конце третьего года анализа. Серж начал рассказывать мне, как он себя чувствует: в промежутке между окончанием работы и началом сеанса ему захотелось отправиться к проститутке:

С.: Так же, как я делал много раз… все же на этот раз я не захотел… Теперь я понимаю, что отправиться к шлюхе перед тем, как встретиться с аналитиком, это, несомненно, способ разрядить вне сеанса напряжение, которое следует сохранить для сеанса… [Молчание.]…Но я не знал, что делать… Я чувствовал растерянность… Я пошел в книжный магазин здесь, по соседству… Я купил много книг… потом поел торта… после этого немного поездил вокруг на машине… и оказался перед… [он назвал важное научное учреждение, в котором хотел получить очень серьезную должность]… Я знаю, что моя спортивная машина, или книги, или еда – все это связано с моей сильной потребностью обладать вещами… как профессорская должность… надо признать… это было ни к чему… Я все еще чувствовал себя странно… это была не тревога и не чувство одиночества… что-то более выбивающее из равновесия… страх, может быть… прежде всего тоска… что-то вроде боли…

С самого начала сеанса пациент говорил в необычном тоне, и ритм его речи невозможно описать. Чувственная составляющая преобладала над содержанием. Это привело меня в состояние слушания, которое не полностью соответствует состоянию равномерно взвешенного внимания. Конечно, я чувствовал, что в меня проникает тоска пациента, но не так, как это бывает при эмпатии. Скорее это было состояние обостренной восприимчивости, слушание такого свойства, которое не позволяло мне создавать свободные ассоциации. С другой стороны, лучше всего это состояние можно определить через его удивительную остроту. Каждое слово находило отклик, отзываясь во мне «сверхотчетливо». Мой разум был поглощен необычайно живой и ясной сенсорно-фигуративной активностью деятельностью.

Затем Серж рассказал мне сон, который он видел накануне:

Я ждал поезд в метро. Когда он прибыл, я увидел, что какие-то молодые люди грабят [détrousser] пассажиров, отнимая у них вещи. Я был поражен тем, что пассажиры не оказывали никакого сопротивления. Я испугался и не стал садиться в поезд. Затем поезд покинул станцию.

Его аналитический опыт позволил ему вывернуть значение явного содержания сновидения: «На самом деле это наверняка мое собственное желание украсть, присвоить все… Сколько раз я чувствовал желание оказаться на вашем месте, “занять ваше кресло”, перестать быть маленьким и больным… получить наконец признание…» Он чувствовал себя подавленным, и старое воспоминание вернулось к нему: «Мой отец тоже не защищался, когда его ограбили». Анализ сновидения казался очевидным: контекст, соответствующий его эдипальному неврозу; насильственная первичная сцена, связанная с воспоминанием о внезапном появлении обнаженного отца и утратой матери в потерянном раю. Это была депрессивная ассоциативная цепочка мыслей невротического порядка. Однако нечто с трудом поддающееся определению, тон его голоса, его ритм включили во мне регредиентный режим слушания . Если бы я мог сохранять равномерно взвешенное внимание, работа пациента в анализе полностью меня бы удовлетворила. Но мной овладело стойкое, не имеющее рационального объяснения убеждение, что подоплеку настоящих аналитических отношений следует искать где-то в другом месте.

Одно слово в его пересказе сновидения, чрезвычайно внятном, захватило, так сказать, мой разум, и я не мог понять почему. Слово это было « détrousser ». Было ли это знаком контрпереноса? Это слово, которое по-французски используется относительно редко, удивило меня; я знал это и все же задался вопросом о его значении; таким образом, я задался вопросом: почему мой пациент его использовал, почему он не использовал гораздо более распространенное слово voler [воровать, грабить]? В качестве ответа на ум пришел целый ряд богатых ассоциаций: détrousser [ограбить кого-либо, отнять имущество], trousse [задница, влагалище], trousser les jupes d’une femme [лезть женщине под юбку]; trousser une fille [обладать женщиной в сексуальном смысле], un trousseur [бабник], донжуан, а также trousseau – приданое. Сексуальные коннотации этих ассоциаций, без сомнения, стимулировали мою инфантильную сексуальность и любопытство. Но у анализанта не возникло вообще никаких ассоциаций к слову détrousser , что удивительно, так как я знаю по собственному опыту: когда аналитик чрезмерно инвестирует в слово, это всегда ценнейшая подсказка. Заподозрив что-то, я решил эхом возвратить это слово пациенту: détrousser ? Анализант удивился; он вскочил и ответил с явным раздражением: « Détrousser ? Почему вы говорите détrousser ?» Пациент, как и я, был поражен этим словом и не признал его за свое. Так я понял, что я близок к истине и за странностью этого слова скрывается нечто, возможно, лежащее вне уровня невроза репрезентаций [representational neurosis]. Мой пациент продолжал: «Я сказал voler [воровать, грабить]! Откуда вы взяли это слово? Почему вы ошиблись? Вы отвлеклись, вы меня не слушаете!.. Вы не заботитесь обо мне!» В сеансе начала проступать тень покидающей матери.