Array Сборник статей - Международный психоаналитический ежегодник. Шестой выпуск. Избранные статьи из «Международного журнала психоанализа» (сборник)

Это внимание к проективной идентификации и разыгрыванию является основой важной статьи Сигал о функции сновидений (Segal, 1980). Здесь она различает сновидения, которые служат тому, чтобы сообщить что-то сновидцу (и через него – аналитику), и сновидения, которые прежде всего служат функции эвакуации нежелательного психического содержания. Сигал делает особый акцент на том, как сновидения могут продемонстрировать бессознательный инсайт. Я приведу особенно интересный пример работы Сигал со сновидениями, в котором объединены затронутые мною темы: сновидения как коммуникация бессознательного понимания, спутанность фантазии и реальности и отношение всемогущественного разрушения способности думать к эдипальной ситуации.

Пациент, хотя и не психотический, страдал от галлюцинаций. На одной из сессий он сделал замечание, что «у двери нет охранника»; затем последовал наполненный возбуждением сексуальный материал, сопровождающийся мыслью: «Я могу сделать все, что захочу». Он продолжил, пересказав сновидение:

Я объяснял M. (его девушке) свои галлюцинации. Я говорил ей: «Смотри, я вообразил (dream up) машину – ну вот и всё», машина появилась. Он сел на переднее сиденье. Но там не было никакого разделения между передней и задней частью – никакого полюса, к которому можно прислониться. Он начал падать назад, чувствуя сильнейшую панику, и проснулся в сильной тревоге. (Segal, 1991, p. 40)

Сигал отмечает, что «полюс» – сгущение фаллического символа, польского аналитика пациента [140]и имени ее мужа (известного пациенту), Поля. В отсутствие отца / пениса / аналитической функции нет ничего, что удерживает его от полового сношения, абсолютно безудержного, с аналитиком/матерью. Это также означает доступ к безудержной проективной идентификации в мать с потерей всех границ, спутанностью и паникой. Вот что он, кажется, объясняет в сновидении: его «способность» делать мысли реальностью и таким образом управлять миром является в бессознательной фантазии проекцией себя в первичный объект (весь мир для младенца) с разрушением всех границ.

Здесь важно, что весь этот процесс, вместо того чтобы дать начало галлюцинации, как это могло произойти в прошлом, на сей раз достиг репрезентации в сновидении. После работы над этим сновидением галлюцинации пациента исчезли.

Взгляды Сигал на разыгрывание развивались под большим влиянием Джозеф, сделавшей детальное изучение еле уловимых сдвигов между коммуникацией и действием центром своей работы.

Я хотел бы закончить этот раздел несколькими скорее личными комментариями. Энтузиазм и жизнелюбие Ханны Сигал доказывают, что осознание глубин человеческой деструктивности не приводит к пессимистическому мироощущению. Для нее не было никакого разделения между психоанализом и жизнью; она согласилась бы с теми философами [141], которые рассматривают психоанализ не как специальную теорию, выведенную из особой практики, связанную с ней и осуществляющуюся в специфических обстоятельствах психоаналитической сессии, но как расширение – хотя глубокое и радикальное – понимания людьми друг друга, как способ объяснить, что это за понимание и как оно возникает.

Вклад Сигал простирается гораздо дальше написанных ею работ. Она участвовала в научных дискуссиях, с характерной непринужденностью перемещаясь между клиническим и теоретическим, иллюстрируя свою позицию клиническими историями – нередко почти анекдотическими, глубоко проникая в суть вопроса. И эта ее активность более пятидесяти лет наполняла Британское психоаналитическое общество жизненной энергией.

Впервые я встретился с Ханной Сигал как с супервизором моего первого контрольного случая. В то время я, пожалуй, чересчур сильно хотел быть психоаналитически «правильным», хотел сделать все возможное, чтобы сохранить нейтральность, то есть, как я это понимал, овладеть мастерством по уклонению от многочисленных приглашений моей пациентки «отыграть внутри аналитической ситуации». Сигал явно считала, что я сверхосторожен и слишком отдаляюсь от пациентки. Она сказала: «Видите ли, невозможно сделать эту работу, не запачкав ботинки. А когда вы их запачкаете, я всегда смогу помочь вам их отчистить». Это произвело на меня неизгладимое впечатление. Как я уже говорил, для Сигал было важно, чтобы понимание неизбежности разыгрывания не приводило к небрежности в технике. Но в этом случае она сказала, насколько опасно также отказываться от вовлечения. На протяжении многих лет супервизии и во все время участия в ее клиническом семинаре я вновь и вновь поражался способности Сигал сохранять баланс между внутренней и внешней ситуациями, между хорошим и плохим, теорией и практикой, реальностью и фантазией. У нее также была исключительная способность слышать крайне тревожащий и первертный материал безоценочно, сохранять живой интерес к проблемам, которые этот материал поднимал. Что это может значить? Какие появляются бессознательные и инфантильные фантазии? Наиболее сильное впечатление производила ее глубокая убежденность в ценности и психоанализа, и основополагающей роли любви к правде [142].