Глубокое понимание примитивной деструктивности помогает Сигал постичь эти ужасающие социальные процессы. Что может лучше описать инстинкт смерти, чем «приветствие Армагеддона, идеализированного как воля Бога и прелюдия к вечному счастью» (Ibid., p. 7), – это же своего рода чистая культура инстинкта смерти.
За этими мощными защитными маневрами, которые влекут за собой деструктивность, лежат, по словам Сигал, невыносимые тревоги; тревоги относительно не смерти, но полной аннигиляции. Здесь она ссылается на работу Лифтона (Lifton, 1982), который отметил, что перед лицом смерти нас утешает идея символического выживания через нашу семью, работу и выживание самой цивилизации, частью которой мы являемся. Однако после ядерной войны не может быть никакого символического выживания, только полная аннигиляция.
Нечто напоминающее кошмарный сценарий аннигиляции является частью внутреннего мира некоторых психотических пациентов, но Сигал ясно дает понять: в какой-то степени мы все подвержены этим тревогам. Таким образом, угроза ядерной войны сталкивает нас с воплощением в реальности наших худших бессознательных страхов, и тогда признание ее истинного значения особенно невыносимо; это обстоятельство лежит в основе тенденции утешаться безумным заявлением об «ограниченных ядерных ударах». В Великобритании правительство даже выпустило пособие: как пережить ядерную атаку. Неудивительно, замечает Сигал, что никто в правительстве не был заинтересован в реакции Британской медицинской ассоциации (BMA) на их планы по гражданской обороне. BMA утверждала: так как невозможно подготовиться к ядерному взрыву и так как после такого взрыва не останется ни коммуникаций, ни врачей и медсестер, ни еды, то готовиться каким бы то ни было образом к выживанию совершенно бессмысленно.
Статья Сигал – это страстный крик души. Ее название взято из отрывка из книги «Надежде вопреки» Надежды Мандельштам (1971) [144]. Ее муж, поэт Осип Мандельштам, преследовался сталинским режимом и в конечном счете был сослан в ГУЛАГ. Надежда Мандельштам размышляет, какую реакцию можно считать адекватным человеческим откликом на такие трагические события, и предостерегает от опасности молчаливого стоического принятия, которое кто-то мог бы расценить как достоинство. Она думает о корове, которую ведут на скотобойню: она мычит, лягается и хрипит, и это более адекватная и более человеческая реакция – ведь возможно, просто возможно, кто-то услышит. Как она сказала: «Молчание – это реальное преступление».
С крахом Восточного блока многих убаюкала мысль, что мир стал более безопасным. Сигал опасалась погружаться в какое-либо ложное чувство безопасности. Вскоре первоначальные надежды, принесенные перестройкой, уступили место растущей бедности, неравенству и сопутствующим социальным проблемам. В работе «Хиросима, война в Персидском заливе и далее» (Segal, 1995) она обращает внимание на особую, новую опасность, с которой столкнулся мир. Используя инсайты, приобретенные в клинической работе, она приходит к выводу, что, когда паранойя уменьшается, появляется реальная возможность психического развития, что, однако, неизбежно связано с большим количеством боли – ведь человек начинает осознавать, что он жил в бредовом мире и это нанесло ему ущерб. И если эту боль невозможно выдержать, есть риск опасной маниакальной реакции, где Я идеализируется, а повреждение отрицается; на этой волне происходит дальнейшее разрушение, и таким образом вновь воссоздается параноидный мир.
Опираясь на работы Биона, Сигал показывает, как эти чрезвычайные защитные маневры усиливаются в группах, особенно в тех больших группах, которые мы называем нациями. Коллапс холодной войны не привел ни к каким восстановительным усилиям, и вооружения сохранились. Неспособность сталкиваться дома с такими насущными проблемами, как бедность, безработица и признание ужасающей траты человеческих ресурсов, вызванной гонкой вооружений, вынудила искать другого врага, другую «империю зла», и, как мы теперь знаем, это не заняло много времени. Саддам Хусейн (чей деспотизм не помешал ему быть союзником Запада, вооружившего его, чтобы поддержать агрессию Ирака против Ирана) был быстро превращен в искомого «злого монстра». Сигал, конечно, не считает, что эти психологические процессы как-либо объясняют войну против Ирака; она не минимизирует важность других уровней объяснения – социополитического, экономического и исторического. Скорее она подчеркивает: для того чтобы такая катастрофа произошла, должны быть задействованы определенные психологические типы.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу