Array Сборник статей - Международный психоаналитический ежегодник. Шестой выпуск. Избранные статьи из «Международного журнала психоанализа» (сборник)

В постскриптуме к статье 1954 года «Заметки о шизоидном механизме, лежащем в основе формирования фобии» она вновь рассматривает клинический материал статьи с высоты 25-летнего опыта:

Теперь я думаю, что мне совершенно не удалось проанализировать перенос должным образом. Проективная идентификация пациентки не была просто фантазией; я, кажется, не вполне осознавала то, как она осуществлялась на этих сессиях… Сегодня я бы скорее старалась показать ей то, что она на самом деле делала на сессии в последовательностях взаимодействия между нами. Я бы меньше концентрировалась на детальном содержании ее фантазий и сновидений. (Segal, 1986, p. 143–144)

Несмотря на то что Сигал делает акцент на способе, которым пациент может «срежиссировать» проигрывание аналитиком определенной роли, в то же время она предостерегает, как легко соскользнуть к тому, чтобы превратить вынужденность в благо и идеализировать эти разыгрывания. С точки зрения Сигал, разыгрывания неизбежны в практике психоанализа и благодаря им многое может быть понято, однако сама она сохраняет более классическую нейтральную перспективу. Способность аналитика быть реципиентом интенсивных нарушенных состояний психики, действительно переживать их и думать о них без разыгрывания – вот чего мы по-прежнему стремимся достичь, хотя это никогда не удается сделать полностью. Как она неоднократно заявляла, «контрперенос – это хороший слуга, но плохой хозяин».

Мне вспоминаются здесь комментарии Кляйн на научном собрании Британского психоаналитического общества [138]. Аналитик представил материал случая, в котором он сделал серьезную ошибку, благодаря чему он и пациент многое узнали; а затем аналитик стал рекомендовать делать ошибки, превращая вынужденность во благо. Кляйн иронично сказала, что восхищается высоким уровнем его работы: он волнуется, что может не сделать ошибки! Кляйн же считала, что делает достаточно ошибок каждый аналитический час, и поэтому ей не нужно беспокоиться о том, как бы этому поспособствовать. Как выразилась Сигал, «мы многое узнаем благодаря ошибкам, но чем их меньше, тем лучше работа».

В постскриптуме к статье о символизме, написанной в 1979 году, Сигал связывает свою теорию символической функции непосредственно с моделью Биона «контейнер и контейнируемое». Отношение между контейнером и контейнируемым в норме – взаимно удовлетворяющее и способствующее росту. В более поздней статье о символизме (Segal, 1978) она описывает ситуацию, когда это отношение является взаимно опустошающим и лишающим всяческого значения. В этом случае способность пациента использовать слова в качестве символов была глубоко нарушена.

Сигал подчеркивала трехстороннюю природу символизма, и это привело к установлению важности его связи с эдипальной ситуацией; данную идею впоследствии развивали Бион и другие авторы. Сигал описала присущую аналитической ситуации триангулярность: аналитик, пациент и слова. Некоторые пациенты, чувствующие потребность исключительно в действиях, расценивают требование говорить как вторжение в фантазируемые отношения с первичным объектом, который переживается (посредством проекции) как знающий их (магически), без необходимости произносить слова [139].

Во введении к книге «Эдипов комплекс сегодня» (1989) Сигал комментирует главу, написанную Бриттоном (1989), где показано триангулярное психическое пространство, включающее пациента, его отношение к родительским фигурам и отношение между родительскими фигурами – которое исключает его, но которое он наблюдает. Сигал, вновь подчеркивая телесные бессознательные фантазии, указывает, что треугольник, стороны которого составляют эти различные отношения, не очерчивает пустое место, а имплицитно создает пространство, в котором может найти свое место новый ребенок.

Фактически уже в своей ранней работе Сигал связала примитивную эдипальную ситуацию со способностью к символизации. Пациентка, описанная в статье об эстетике, была заблокирована в своей способности писать и обнаружила, что ненавидит слова. Она сказала, что использование слов заставляло ее разрывать «бесконечное единство на кусочки». Это бесконечное единство относилось, как Сигал понимала, к фантазии полного овладения первичным объектом. Поскольку слова ощущались как разрушающие это фантазируемое единство, они переживались конкретно, как жестокие захватчики, навязывающие психике пациентки отдельность от ее объектов, и это, как выяснилось, было важным фактором, лежащим в основе ее заблокированности в способности писать.