Скотти вновь посещает места, связанные с Мадлен, лелея безумную скрытую надежду – увидеть там Мадлен. Роман объясняет его логику: если Мадлен была реинкарнирована однажды, это может произойти снова. Несколько раз он находит не тех девушек, пока не встречает Джуди Бартон, выходящую из магазина, в котором она работает. Скотти следит за ней до ее дома, и па-де-де нарушения достоинства и отречения от достоинства возобновляется. Мы узнаем предысторию из письма Джуди, которое она вскоре разорвет. Узнаем, что Элстер снова оскорбил достоинство Джуди, бросив ее после совершения убийства, сбежав со всеми деньгами и оставив ее жить в плохоньком отеле [112]. Но даже участники преступного заговора переживают за свое достоинство: когда Джуди убеждает Скотти в том, что она не Мадлен Элстер, мы улавливаем ее беспокойство: ты заинтересован во мне или в… ней?
Но может ли он/мы видеть (знать)? Даже когда мы видим актрису, которую знаем как Ким Новак, на улицах Сан-Франциско, мы все равно не уверены, что она и есть Мадлен. Хичкок вызывает в нас такое же головокружение – «абсолютную уверенность узнавания» и «равную уверенность в том, что Мадлен мертва» (Boileau, Narcejac, 1997, р. 115), – которое ощущает Скотти. Мы видим в Джуди одновременно и ее чуткую эмпатию, и ее крайний нарциссизм, «великую нежность и великую жестокость» (Ibid., 1997, p. 152), когда она пишет Скотти и затем рвет письмо. Она пишет, что он не должен чувствовать свою ответственность: он был «жертвой» и «свидетелем», она – «орудием». Инстинктивное движение Мадлен в направлении морали и достоинства, ухода после того, как было удовлетворено ее желание снова увидеть Скотти, уступает ее любви к нему.
Нами манипулируют таким образом, что мы начинаем воображать: эта история любви может действительно осуществиться, вопреки исходной преступности, постоянным нарушениям достоинства Скотти и отречению Джуди от ее достоинства. Однако, как знают аналитики и как сформулировал Вуди Аллен, «сердце хочет того, чего оно хочет» [113]. Каждый раз, когда я смотрю этот фильм, я надеюсь, что Скотти и Джуди найдут способ быть вместе. Как заметил Джегер (Jaeger, 2012, р. 325), «романтизм “Головокружения” настолько силен, что порождает ностальгию по тому, что утрачено в результате отказа от очаровывающей иллюзии». И когда Скотти узнает правду, мы одновременно и беспокоимся за Джуди, и поддерживаем стремление Скотти достичь отмщения. Мы, таким образом, опосредованно испытываем ущемление достоинства обеих сторон. Хичкок ведет нас туда, где мы начинаем хотеть несовместимых вещей, как в бессознательном, которое не знает никаких «нет». Смотря фильм Хичкока, мы даем согласие на путешествие в восхитительные и отвратительные места в наших мыслях и чувствах – в места бессмертия и унижения, в которых, как мы надеемся, нам не придется оказаться в реальности.
Включение письма Джуди и эпизод с убийством в башне привели к множеству разногласий между Хичкоком и его продюсерами. Это основа понимания «Головокружения» как истории тревожного ожидания, а не как детектива (Spoto, 1983). Мастер напряжения держит под контролем эмоции зрителя, так же как Элстер и Мадлен – эмоции Скотти. Однако – и здесь ключевой момент – для Скотти эта история никогда не была историей напряженного ожидания. Он не знал правды до тех пор, пока не увидел ожерелье, поэтому он не может насладиться садомазохистическим удовольствием напряжения, в котором содержится ожидание развязки, даже если она будет и несчастливой. Он продолжает страдать от садизма первой части фильма.
Скотти, как кажется, атакует достоинство Джуди, вновь и вновь заставляя ее одеваться и делать прическу как у Мадлен. Может ли быть более точная демонстрация обращения мужчины с женщиной как со средством удовлетворения собственной фантазии (Gabbard, 1998)? Эти сцены нелегко смотреть, настолько остро они передают компромиссы с собой и с собственным достоинством обоих персонажей. Несколько лет назад я смотрела «Головокружение» с группой психиатров-резидентов; один из молодых людей вскрикнул во время этой сцены: «Перестань быть таким придурком!» [114]Наш ужас перед этим «чудовищным, бесчеловечным» (Rothman, 2004, p. 231) процессом смягчается нашим знанием о том, что Скотти, по сути, просто превращает ее в ту, кем она была; и ее протест не в том, что´ он о нем может думать. Тем не менее когда Скотти переодевает ее, он начинает процесс исправления/разоблачения ошибок («redress» – переодеть, исправить. – Прим. перев. ). Джуди умоляет любить ее такой, какой она является на самом деле (кем бы она ни являлась), но подчиняется даже его выходящему за все рамки требованию сменить цвет волос, который, по его словам, для нее ничего не значит. Неужели Джуди берет себя в руки и принимает это наказание, это оскорбление собственного достоинства как справедливую плату за продолжающееся нарушение его?
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу