Array Сборник статей - Международный психоаналитический ежегодник. Шестой выпуск. Избранные статьи из «Международного журнала психоанализа» (сборник)

В заключение я хотел бы кратко развить свою мысль о том, каким образом, в частности, воспоминание пациента о попытке самоубийства его матери – вновь обретенное, между прочим, посредством его собственного сновидения (там он видит женщину, перерезавшую себе вены и истекающую кровью в ванне до тех пор, пока некий мужчина не приходит позаботиться о ней) – может быть понято в свете общей теории соблазнения, выдвинутой Лапланшем, и его принципа первенства Другого. Коротко говоря, первенство Другого означает, что бессознательное может развиваться только в результате встречи со взрослым Другим. Послания Другого, загадочные даже для него самого, ребенок может истолковать только превратно, поскольку неизбежно вытесняет части, не поддающиеся толкованию, таким образом одновременно обретая бессознательное. Следовательно, в отличие от теории Эдипова комплекса, которая приписывает сексуальное желание исключительно сыну (который вожделеет мать и убивает отца), в теории соблазнения ребенок изначально имеет дело с сексуальностью взрослого Другого. С этой точки зрения Эдипов комплекс представляет собой не базовую структуру и не первичную фантазию, а воплощенный ответ на загадку, которой становится желание Другого.

Каково же значение ранней детской травмы Сержа в свете этой теории? Прежде всего, материнская попытка самоубийства может быть истолкована как загадочное послание к сыну, который, очевидно, не способен осознать этот поступок, то есть истолковать его соответственно. Таким образом, инцидент остается в его жизни чужеродным элементом, который едва ли поддается припоминанию, не говоря уже о том, чтобы постичь его психическое воздействие. Тем не менее он явно не исчез бесследно, а спровоцировал, как показывает нам Ботелла, приступ депрессии в детстве пациента, возможно ставшей первоначальным ответом пациента на загадку материнской усталости от жизни. Но Ботелла, не удовлетворяясь этим, предполагает также, что в конечном счете именно этот опыт приводит пациента во второй анализ. Он до некоторой степени продолжает существовать как непонятое послание, вторгаясь в текущую терапевтическую ситуацию посредством симптомов и тем самым определяя динамику переноса. Симптомы пропадают только тогда, когда судьбоносная важность этого послания для дальнейшей жизни пациента успешно признается в ходе лечения. Он должен признать, как мало внимания его мать уделяла иногда его собственным страданиям («мать, которая никогда не замечала моих страданий», p. 18). Его собственные эдипальные желания («мое детство с матерью, которое было чудесным, настоящим раем», p. 11) следует, стало быть, понимать как отчаянный ответ, как повествование-самовнушение перед лицом ранней экзистенциальной угрозы потерять ее навсегда. Они ни в коем случае не являются причиной появления его симптомов. Говоря в этом контексте о загадочном послании матери со ссылкой на Лапланша, я отнюдь не подразумеваю, что мать совершила какое-либо умышленное действие, обращенное прямо к сыну. Скорее всего, ключевое значение имел тот факт, что сын заведомо зависит от действий матери, которые влияют на него, потому что он психологически подавлен тем, что он видит и слышит, но еще не понимает, будучи маленьким ребенком. И легко можно себе представить, что мать была недоступна для него в течение некоторого времени после своей попытки самоубийства, была вынуждена покинуть его в состоянии великой психической беззащитности. Таким образом, этот пример показывает, что конфликтным или даже травматическим послание становится, с одной стороны, в зависимости от своего содержания, то есть от того, что передает отправитель, с другой стороны, в зависимости от того, что доходит до получателя, то есть от того, что он может усвоить и переработать. Так что это не выдерживает сравнения и с археологической находкой, которая для любого археолога выглядит одинаково, а сравнимо скорее с покрывающим воспоминанием, которое несомненно указывает на реальное событие, однако представляет собой схематичную картину, искаженную субъективным восприятием вспоминающего. Лапланш, отстаивая концепцию послания, пытается в конечном счете преодолеть дихотомию между тем, что было пережито на самом деле, или «внешней реальностью», и субъективным воображаемым, то есть «психической реальностью». Тем самым он стремится воздать должное « réalisme de l’inconscient » [ «реалистичности бессознательного»] (Laplanche, 1999 [1993], p. 71 и далее), введя третий уровень реальности: то есть « réalité du message » [ «реальность послания»] может претендовать на ту же согласованность, что и психическая реальность у Фрейда. Таким образом, значение памяти в психоаналитическом процессе остается неизменным. Следует признать, что у Лапланша речь никогда не идет о восстановлении переживания в том виде, в каком оно, предположительно, имело место; он подчеркивает, что послание не является целиком воображаемым, так как переживание определяет концепцию послания, соотносясь с реальностью Другого и, следовательно, с некой иной реальностью, помимо той, которую порождает восприятие и/или фантазия.