Виктор Ильин - Теория познания. Философия как оправдание абсолютов. В поисках causa finalis. Монография

Суть дела, не уставал повторять Дильтей, в невозможности прямых внедрений субстанциальных понятий в мир человечески переживаемого. К примеру, в науке «жизнь» – способ существования белковых тел. И это аподиктично, универсально. В экзистенции «жизнь» превращается в далеко не аподиктичную, универсальную «мою жизнь», которая может быть чем угодно, в том числе сплошным прощанием с «предметами и людьми, часто не обращающими никакого внимания на мой горький, безумный, мгновенный привет» (Набоков).

Продолжим развертывание дихотомий, вполне тонизирующих.

Бессмысленное для науки (непорочное зачатие) многосмысленно для ищущей экзистенции – католическая мариология сугубо озабочена продумыванием данного факта. Правда, до известного предела, удерживающего непосредственное чувствование, не требующего вырождения религиозного в теологическое посредством радикального перевода ощущений на язык формальных и формульных – типических, схематических – мыслей. В противном случае (в теологии как науке) – парадокс Фомы, согласно которому верующая бабка знает бога лучше теолога (оттого – реалистичное, хотя эпатирующее признание: «Все, мной написанное, – солома»).

В научном опыте «ценность» выражается ценой, варьируемой в широком диапазоне: объективная стоимость (императив производства – марксизм); субъективная стоимость (императив потребления – маржинализм); меновая стоимость (императив рынка – монетаризм); виртуальная стоимость (императив виртуального производства – виртуализм) 81. В экзистенциальном опыте «ценность» выражается мерилами человеческих значимостей – оценками и самооценками. Если с нами общаются сообразно нашим оценкам (самооценкам), мы горды. Если нет, мы впадаем в гнев. Если мы не дотягиваем до предъявляемых нам оценок (самооценок), мы испытываем стыд. Если нас ценят выше принятых нами оценок (самооценок), мы пребываем в растерянности. Ценности в модусе «стоимость» («собственность») в модусе «человек» («экзистенция») противостоит «внутреннее богатство»: «Чем больше ты лишен, тем ты богаче: ибо дух создает, чего ему недостает. Чем меньше у меня, тем сам я больше» 82.

Бытие в науке самодостаточно. Бытие в экзистенции не отмежо-вано от мироощущения: Флобер чувствует себя плохо, когда умирает от яда героиня («Госпожа Бовари»); Гельдерлин сходит с ума от смерти возлюбленной; Каролина фон Гюндероде сводит счеты с жизнью после разрыва с любимым.

Наука отрицает бессмертие, экзистенция допускает его. Дело не в мистификации, а в борьбе за «свою человеческую сущность» (Фромм), в рамках которой тот же Грановский поверял: «Может, вам его (бессмертия. – В.И.) не надобно, но я слишком много схоронил, чтобы поступиться этой верой. Личное бессмертие мне необходимо». Необходимо для страстного желания «выразить действительную сущность собственной жизни» 83.

Онтология знания реалистична, онтология экзистенции символична. Любое, самое заштатное, ординарное, тривиальное событие берется здесь, увеличиваясь до масштабов вселенских. Вплоть до пустяковой темы галстука. На поверку «все зависит от того, что к чему привязывается: галстук к человеку или человек к галстуку» (Маяковский).

Наука знает «только общие законы мироздания, которые относятся к роду, но не к индивиду» (Спиноза). (Наука берет сущее sub specie aeternitatis.) По этой причине варьируемое персональное наука выносит за скобки, выхолащивает. Классическая наука, фундирующая «различие встречающихся в материи форм» местным движением (Декарт), стоит у истоков механистической пародии на человека. Сошлемся на уморасположение Просвещения, которое в лице своих идеологов исключало из экзистенции акт выбора – эту меру подлинности человека. Ограничимся адресацией к Дидро, на полном серьезе утверждавшему: человек является простой, чистой, пассивной машиной, орудием различных двигающих его мотивов; он не только не свободен, но не совершает ни «одного поступка, который вытекал бы прямо из решения его воли» 84; и Гольбаху: чтобы человек «мог быть свободным, он должен был бы оказаться вне… природы» 85.

Экзистенция знает частные зависимости прямого блага – «сочетанья душ» (Пушкин) в непреходящих скоротечных локалах. Все различие встречающихся в жизни форм зависит от ценностно-целевого, мотивационно-воплотительного движения. Таково, к слову, варьирование ценности жизни по векторам – север – юг: чем южнее, тем жизнь (как ценность) девальвированнее (ввиду перенаселенности, дефицитности существования, подневольности женщины и т. д.); достойность – недостойность: не дорожат жизнью, недостойной человека.