Виктор Ильин - Теория познания. Философия как оправдание абсолютов. В поисках causa finalis. Монография

Антропное время. Бергсон различает во времени протяженность (le temps) и длительность (duree). Утрируя последнее, антропология идет дальше, погрязая в «длении». Без ложного пафоса антропология предает забвению «было», «будет»; фикс-пункт ее – «есть», «стоящее теперь», вечное настоящее – nunc stans. Как говорил Шопенгауэр: «В прошедшем не жил ни один человек (сравните, Тютчев: «Былое – было ли когда?» – В.И.)», и в будущем ни один человек жить не будет; лишь настоящее – форма всей жизни» 69.

В отсчет времени китайцы клали «превратность» – дискретные участки тока событий. Антропология снабжает их фовическим образом спрессованного в мгновение времени. Она не знает «до» и «после», концентрируясь на непосредственном переживании представленной в мгновении-моменте полноты бытия. Наиболее глубокая антропологически ориентированная философия по этой причине моментализм.

Вспомним Набокова:

В этой жизни богатой узорами,

…

Я почел бы за лучшее счастие

Так сложить ее дивный ковер,

Чтоб пришелся узор настоящего

На былое, на прежний узор;

Чтоб опять очутиться мне – о, не

В общем месте хотений таких,

Не на карте России, ни в лоне

Ностальгических неразберих, —

Но с далеким найдя соответствие,

Очутиться в начале пути,

Наклониться – и в собственном детстве

Кончик спутанной нити найти.

И распутать себя осторожно,

Как подарок, как чудо, и стать

Серединою многодорожного

Громогласного мира опять.

И по яркому гомону птичьему,

По ликующим лицам в окне,

По их зелени преувеличенной,

И по солнцу на мне и во мне,

И по белым гигантам в лазури,

Что стремятся ко мне напрямик,

По сверканью, по мощи прищуриться

И узнать свой сегодняшний миг.

Феноменология антропного мгновения-момента подвижна, гибка. Нужная картина задается оптически, непреложно осязаемым образом человеческой «чистой энергии», наполняющей воздух жизни напряженностью действия, насыщенностью событийностью, эмоциональной приподнятостью, интенсивностью тока, плотностью излучения чувств, сосредоточением, темпераментом, ритмикой самопроявлений, волевыми волнами, душевными импульсами, темпом, сменой духовных состояний, бурей, нетерпением страсти, выходом, расточеньем, напором, разрядом внутреннего вдохновенья.

Сюжетообразующую роль «мгновенья», «мига», «момента» в экзистенции оттеняют модусы:

• «вневременность». Сгустки сущего, несущие не «количество быта» в заряженность персонального. Такова единственная и исключительная причастность принадлежащему безвременью «счастью»;

• «вечность». Вненаходимость человеческой мировой линии; «миг» как знак «вечности» в «близости». Скажем:

С любимыми не расставайтесь,

Всей кровью прорастайте в них,

И каждый раз на век прощайтесь,

Когда уходите на миг.

(А. Кочетков)

«Вневременность», «вечность» означают некий прерыв порядка последовательного существования через выход в однократной приверженности полноте бытия «вовне». Подобные неординарные самоценные, не определяемые всеобщим выходы неповторимы, однократны, незаурядны, не схватываемы каузальными, номологическими связями, не покрываемы необходимыми правилами. Сродни им

• «мимолетность». Преходящая вечность той же капли воды в игре ее отображений. Человек как «особенная действительность и специфическое содержание» (Гегель), неудовлетворенное раздражающим ум и достоинство квиетистским «мироздание терпит нас», самоутверждается в символическом миротворчестве, отбрасывающем тень в беспредельность, —

Я не знаю мудрости, годной для других,

Только мимолетности я влагаю в стих.

В каждой мимолетности вижу я миры,

Полные изменчивой радужной игры.

(К. Бальмонт);

• «обновление». Родословная человека высвечивается мгновениями пробуждения, первоцвета, всегда неожиданными самооткрытиями: «Как неожиданна собственная душа» – «Я вечно другой» (Бальмонт);

• «утрата». Ценность жизни – в глазах умирающего. Идея времени проявлена здесь как исток «сожаления», связывающего солидарностью настоящее с прошлым. Утраченным живут раскаявшиеся, утрачиваемым обреченные;

• «обреченность». Смерть сама по себе не несчастье, несчастье – ее приближение. Неизбежное ускользание «Я» – преходящие изменения с непреложным исходом – отнимает надежду, провоцирует вопль отчаяния по жизнезначимому, – используя фигуру Л. Андреева, – по солнцу, которого больше не увидеть, яблоне белый налив, которая кому-то даст плоды, тьме, которая хватит нас, милой жизни и жестокому прощанию с ней;