Шерри Тёркл - Живым голосом. Зачем в цифровую эру говорить и слушать

В подростковом возрасте меня бесило, что родители пользуются телефонами, но в то же время, когда мама пыталась меня обнять или хотя бы сесть со мной рядом, я отворачивалась от нее и утыкалась в телефон… Я поступала так, чтобы ее расстроить. Мне нужно было от нее отстраниться. Показать, что я не нуждаюсь в ней.

В то же время Амели признается: ей нравились застольные разговоры без мобильников, нередко столь увлекательные, что затягивались надолго.

Иногда к нам приходили гости – соседи или родственники, – и тогда беседа продолжалась и после обеда. Взрослые переходили в гостиную, чтобы выпить кофе с десертом, а мы с сестрой следовали за ними и слушали, а иногда и сами участвовали в разговоре. Конечно, я бы никому не призналась, но мне это действительно нравилось.

Я вспоминаю об Амели, беседуя с подростками, которые неохотно признаются, что им очень нравится семейное общение, ставшее возможным благодаря определенным правилам (например, запрету мобильников за столом).

Пятнадцатилетняя Марни слегка бунтует против семейного запрета на использование телефона за столом: она прячет мобильник на бедре, чтобы время от времени на него поглядывать. Тем не менее она рада, что запрет существует.

Девочке хочется, чтобы правило действовало и она могла его изредка нарушать. Я вспоминаю признания моих студентов, что в аудитории они хотели бы заглядывать в телефоны, но в то же время им нравится, когда педагог требует (а именно так я и делаю), чтобы обсуждения во время занятий проходили без телефонов. Кто-то говорит: “Это свидетельствует о том, что преподавателю не все равно”.

Как сформулировала это Амели, когда представители младшего поколения входят в пубертатный период, они должны отдалиться от родителей. Благодарность за правила, которые ты хочешь нарушить, представляется возрастной нормой. Сегодня эта норма находит следующее выражение: вы присягаете на верность окружающему миру, пользуясь телефоном, но при этом признательны родителям за требования время от времени откладывать телефон в сторону.

Например, четырнадцатилетняя Дорин нехотя одобряет свою мать, когда та настаивает, чтобы все семейные дела обсуждались в живом общении, лицом к лицу. Иногда, признается Дорин, если в семье возникает проблема, “мама предлагает сыграть в «Монополию» и «Клуэдо»”, а за игрой они обсуждают свои трудности. “В наших спальнях запрещена любая электроника. У нас есть такая штука под названием док. Там находятся все зарядки и все такое прочее. И вот в конце дня все наши телефоны, и планшеты, и ноутбуки – все отправляется туда”. Дорин вовсе не нравится сдавать телефон в док – она не хочет пропускать сообщения, – но ее восхищает инициатива матери: ритуал с доком высвобождает время для семейного разговора. Кроме того, ночью она может выспаться, ведь телефон находится вне пределов досягаемости.

Парадоксальным образом технологии, предлагающие нам столько способов быть на связи друг с другом, в реальности могут помешать нашему общению.

К примеру, тридцатисемилетний Джон хочет чаще общаться со своей семилетней дочерью Симоной. Джон недавно развелся и работает консультантом по менеджменту; он всегда ждет встречи с дочерью-второклассницей, но в то же время испытывает стресс. Ему удается видеться с Симоной только спорадически, поскольку привычный для них ритм домашней жизни уже нарушен. Как объяснил мне Джон, вряд ли есть смысл бесконечно водить девочку по музеям, или в магазин American Girl [136], или в зоопарк. Отцу сложно просто “проводить время” с дочерью. Когда он жил вместе с матерью Симоны, ему было намного легче общаться с ребенком. Теперь в отношениях возникла натянутость. И вот когда Джон узнает, что класс дочери едет на автобусную экскурсию, он рад случаю присоединиться к детям, ведь для него это более “естественный” шанс пообщаться с ребенком.

Мы встречаемся с Джоном вскоре после экскурсии. Вот как он описывает свою поездку:

Само собой, я захватил телефон, ведь без него я не могу ни работать, ни читать письма, ни писать женщинам, присутствующим в моей жизни. Без телефона я не могу написать няне Симоны. Не могу сфотографировать дочь. Ничего не могу. Телефон – это вы и есть, это продолжение вашего тела. Это все равно что сказать: “Что вы сможете сделать, если мы часа на четыре отберем у вас руки?”

Так вот – во-первых, я сделал, наверное, восемьсот снимков и рассылал каждую фотографию (каждую!) во время этой экскурсии. А потом я стал переписываться с людьми, отвечавшими на мои сообщения: “О, как здорово! Где это ты?” И вот я пишу, пишу, пишу. И внезапно до меня доходит: Симона сидит рядом, наверное, уже целый час, а я ей даже слова не сказал.