Борис Шипов - Великая ложь. Теория любви - мифы и реальность.

Не причины все это, а лишь дополнительные факторы, помогающие решиться. Причина одна — половое влечение. Не понимать этого человеку, взявшемуся писать о любви или половом поведении молодежи, совершенно непростительно.

Ханжеский век

Представления о любви мы черпаем, в основном, из литературы XIX и начала XX веков. Это были страшно ханжеские времена. Сегодня люди уже плохо представляет их. Отличную характеристику той эпохи дал в своих новеллах С. Цвейг: «Когда пытаешь­ся определить особенности буржуазной морали девятнад­цатого столетия, то ближе всего к истине было бы сказать, что та эпоха трусливо уходила от проблемы сек­суальности…» {244}.

«Если уж сексуальность нельзя было устранить из мира природы, то она хотя бы не должна быть видимой в мире нравственности. Было, следовательно, заключено молчаливое соглашение не обсуждать этот досадный комплекс ни в школе, ни в семье, ни в обществе и подавлять все, что мо­жет напомнить о его наличии».

«Школа и церковь, светское общество и правосудие, га­зета, книга, мораль упорно избегали всякого упоминания проблемы, и к ним постыдным образом примкнула даже наука. она капитулировала под предлогом, что подобные скабрезные темы науки недостойны. И сколько ни просматривай книг того времени, философ­ских, юридических и даже медицинских, всюду видишь, как авторы, словно по сговору, со страхом уходят от всякого обсуждения» {245}.

Из словарей были изъяты все слова, не то что имеющие хоть какое-то отношение к сексу, но и могущие вызывать любые, самые дальние ассоциации с ним. Дама из приличного обществе была неспособна произнести вслух слово «ножка», даже имея в виду всего лишь куриный окорочок. На ножки рояля надевали юбочки, чтобы они опять же не могли вызвать непристойных ассоциаций. Воспитанная особа при упоминании брюк краснела, а потому, дабы не шокировать ее, приходилось изобретать название типа «костюм для ног».

Долго можно перечислять достижения ханжеского идиотизма в этой области. Например, запрещалось ставить на одной полке книги, написанные мужчиной и женщиной. Но если авторы состояли в браке, — тогда ничего, можно: пусть прижимаются друг к другу. В одном из штатов США до сих пор не отменен закон, запрещающий развешивать на одной веревке мужское и женское белье.

Продолжаем цитировать Цвейга: «Девушке из хорошей семьи ни в коем случае не подобало иметь представление об анатомии мужского тела, о том, как рождаются дети, ибо ангел должен был всту­пать в брак не только телесно нетронутым, но также и совершенно “чистым” духовно. Еще и поныне меня потешает курьезная история с моей теткой, которая в первую брачную ночь возвратилась в родитель­ский дом и категорически заявила, что ни за что не жела­ет видеть этого ужасного человека, за которого ее выдали замуж; он ненормальный, он настоящий садист, ибо пред­принял серьезнейшую попытку раздеть ее, и лишь с трудом ей удалось спастись от этого явно нездорового поползновения» {246}.

Естественно, что у влюбленной девушки, получившей «правильное» воспитание, осознанного полового влечения, стремления к сексуальному контакту быть не могло. Откуда бы оно взялось, если непорочный ангел даже не подозревал, что люди вообще занимаются этакими делами! А потому жар в крови, учащенный пульс и покрасневшие щеки при виде любимого она объясняла себе жаждой общения с ним, преклонением перед его благородным характером и другими способами. Литература, школа, церковь, родители, стремясь сохранить стерильную атмосферу, усердно поддерживали подобные иллюзии.

Мужчины в массе своей, конечно, были лучше осведомлены о том, чем занимаются в кровати супруги. Потому что ходили к проституткам. Английская исследовательница Р. Тэннэхилл насчитала, что «Поскольку из каждой тысячи человек в среднем 350 являются мужчинами в возрасте от 15 до 60 лет …на двенадцать мужчин в крупном городе XIX в. в среднем приходилась одна проститутка… Сексуальной столицей Европы являлась Вена, где в 1820-х гг. было 20.000 проституток на 400.000 человек населения, т.е. одна проститутка на семь человек» {247}. Поскольку каждая из них в день принимала не одного мужчину, то арифметически получается, что для высоконравственного джентльмена викторианской эпохи с его рыцарским отношением к женщине бордель был все равно как дом родной.

Цвейг пишет: «О невероятном распространении проституции в Евро­пе до мировой войны нынешнее поколение уже едва ли имеет представление. в ту пору тротуары были до такой степени за­биты продажными женщинами, что труднее было от них скрыться, чем найти их. Женский товар в ту пору открыто предлагался по любой цене и в любой час, и, что­бы купить себе женщину на четверть часа, на час или ночь, мужчина тратил не больше времени и труда, чем на пач­ку сигарет или газету» {248}.