Yakut

Зазвучал печальный похоронный марш. Люди, опустивши буйны головы, горестно брели по убранной от снега, основной аллее. Безутешная вдова и дети, — уж давно простили грешного отца. Военкома, по естественным причинам, средь скорбящих не было. Да и всё мероприятие проходило без обычной помпы. Вынос тела только из квартиры («прощались» не в ДК); оркестр лабал, лишь на самом погосте. Плюс мороз ведь, пробирал до косточек!.. Так что, шествие, слегка поддало скорости.

Как не странно, колонна углубилась, довольно далеко в некрополь. Приближаясь к месту... с летними «могилами». К удивлению пятёрки чуваков, — жмура тащили, прямиком туда! Недаром рядом, суетился нагловато-нервный Зейдельман!.. То есть, зама военкома, понятно, схоронить решили на отшибе. Потому как, грешник большего, увы, и не «заслуживал».

Скорбным взорам, провожающих покойничка, открылось ласковое чудо-поле. С десяток «свежевырытых» могил, отозвались острой болью в раненных сердцах. Остальное же пространство расстилалось снежным, белым саваном.

«Послэднэе пристаныще усопщего» зияло под сосной. Сподвижники, родня и «шишки» встали тесным полукругом. Домовину водрузили подле ямы. Наступила тишина. Слово взял, слегка бухой, майор. Прочел короткую бумажку. Тут же, началось прощание. Покашливание, слёзы, вздохи, горький плач. Даже падла Самуил, слезинку вытер, гад! И, глухо, проронил: «И шо, мнэ так пэчально, люды?».

Лишь один Горячев, с барабаном, стоял, открывши рот. «Дак это же, моя могила, братцы!» — наконец, вдруг изумлённо ахнул. Но Женька, вовремя, толкнул придурка в бок. Не подозревая даже, что вот-вот, случится. непредвиденная ситуация!..

Гроб стали опускать в «траншею». Вновь, надрывно зазвучал Шопен. Еще одно прощание родни, и яму забросали «вырытой» землёй. Затем, был сделан холм; поставлен памятник с унылой звёздочкой. «Монумент», по ритуалу, нужно было обходить, вокруг, всем остальным. Ну, и «командир» оркестра Клячкин сунулся туда же. Долг-то долгом, только вдруг, оркестр услышал. слабый вскрик. А когда, все снова встали по местам, — Клячкина, увы, не обнаружилось!..

Потом, почетный караул, сосредоточенно, дал трижды залп. Духовики же, по программе, должны были торжественную вещь слабать. А Клячкина-то, как назло, — в помине, не было!.. В толпе, само собой, заволновались. И только Женька догадался, что случилось. Срочно показал вступление рукой, и оркестр, без дирижера, всё самостоятельно сыграл.

Люди, постепенно, потянулись к выходу. «Осиротевший» коллектив не двигался. Но, едва, последний человек ушел, Женька с Санькой ринулись спасать красавца-лейтенанта!

А случилось то, — чего никто не ожидал. Перепуганного шефа, еле вытащили из могилы-заготовки. Доски, — толи сгнили, толи разошлись, и Клячкин, разом, провалился в яму. Там он и сидел, как тать, поджидая окончания «жмура».

«Где ж это я, люди?! — вероятно, в ужасе, забился шеф в промозглой темноте. — Что-то срочно, делать надо!!! Хочу наверх!! Хочу!.. Но что подумают-то обо мне?! Дескать, — горе-дирижер!.. И потом, ведь нужно соблюдать субординацию! Более того, разоблачат, как соучастника!.. Нет, — никто не должен знать, что Клячкин здесь! Поэтому, придётся тихо ждать.».

А ничего другого, и не оставалось делать. Во-первых, — лейтенант, никак, не мог нарушить ритуал. Во-вторых, же, — махинации с могилами б раскрылись... Слава Богу, что на похороны не приехал Штейнбок! Не то бы, прогремел такой скандал, который бы едва ль, потом, замяли!..

Весьма сконфуженный, замёрзший, Клячкин возвернулся, вскоре, к подчинённым.

А тут, еще одна беда!.. Пострадал, игравший на корнете, идиот Мамедов. Был он правоверный мусульманин. Оттого и отказался, заливать спир-тягу в инструмент. На морозе, губы и пристыли, напрочь, к мундштуку! И оторвать их, долбаный «горнист» не смог.

Мамедов, впрочем, виноват тут не был. По уставу, оркестранты должны играть, всего до минус 18-ти. А мороз стоял за 30. Так что, Кляч-кин, — вновь, мог претерпеть, бедняга. Посему и срочно повели Мамедова, с пристывшею трубой, в контору кладбища. Дабы отделить «горниста» от «влюблённого навеки» мундштука.

В конторе, шефа с оркестрантом, встретил лыбящийся Зе йдельман.

— И шо, у нас проызошло?.. Мамо! Ой, — бэда кокая!

Клячкин, злобно, промолчал. «Из-за тебя всё, с-сука!.. Значит, похороны, б-дь, прошли успешно?!..».

Тем временем, еврей немного подогрел воды.

Корнет, само собой, был раньше отделён. Остался, — лишь мундштук. И нелепо эдак, вызывающе торчал. Мамедов, как на казни, опустился на колени, положив главу на табурет. Абрамыч же, направил тёплую струю из чайника.