Yakut

Что и говорить, отрадно было глянуть на творенье рук своих. Как-никак, а созидательная деятельность во благо!.. А 130-то могилок — это, всё же, не баран чихал! Хоть не полторы тысчонки получилось, но почти, что полторы!.. Самуил Абрамыч, по-хозяйски, отсчитал весь гонорар и даже, гад, мозолистые длани работничкам пожал. Так был, прохиндей, бессовестный, архидоволен!..

А потом уже, в Иркутске, — выбрали аппаратуру, инструменты. И укомплектованный ансамбль, что называется, обрёл своё лицо. Отрепетировав программу, выступали в близлежащих воинских частях, в СибУсолье и на разных воен-конкурсах. В этом же Усолье, Женька добазарил-ся лабать в одном кафе, за приличную оплату. Но поскольку музыканты люди были подневольные, гонорар делили меж собою Клячкин и майор Борщевский. (Майор курировал оркестр). Чуваки же, зарабатывали, лишь на тарносе, — иначе, на заказах песен или танцев.

Естественно, в кафе играли не в армейской форме. Гражданскую одежду, приходилось надевать. Публика, спецом, ходила на «живой» ансамбль, поющий не под фонограмму. Так что, популярность группы, очень скоро, резко возросла. Да и сами посудите; барабанщик — виртуоз; вокал — на высшем уровне; импровизации на саксе. Композиции и песни приводили отдыхающих в восторг. Но особенно торчали дамы, женский контингент. Стоило лишь, Васе Лееру, чудным своим голосом, запеть: «У беды глаза зелёные», — в зале был уже ажиотаж и даже слёзы.

У беды глаза зелёные, —

Не простят, не пощадят.

С головой иду склонённою, —

Виноватый прячу взгляд.

В поле ласковое выйду я И заплачу над собой.

Кто же боль такую выдумал?

И зачем мне эта боль?..

Истомин Санька, постоянно, прикалывался над словами песни. Намекая на мошенничество, что провернули летом. Если б командир «Зелёной» части, Штейнбок, что-то вдруг прознал, — дело бы не ограничилось дисбатом. Тут, по меньшей мере, «уголовное деяние» светило!..

Вот почему и у беды глаза «Зелёной», что «не простит, не пощадит»! А «виноватый прячу взгляд» и «ласковое поле» с заготовками, ясно, не нуждаются в каких-то комментариях.

.Долго ль, коротко ли «служба» ВИА продолжалась, но подступила матушка-зима. С постоянными разъездами-гастролями, группы и оркестра, осень пролетела незаметно. В декабре, — аккурат под самый Новый год, — помер заместитель военкома города. Весьма сурьёзное событие, однако!.. Причем, по слухам, помер на супруге коменданта, вернувшегося, неожиданно, домой. Короче, приключился у «военного преступника», инфаркт. А насчет жены-то, мало, кто чего что знал. В общем, дело тёмное и очень деликатное. Впрочем, хоронить «злодея», нужно было с почестями, — как и положено по воинскому чину.

Ясно, — на оркестр легла суровая, нелёгкая обязанность. Торжественно сопроводить, в последний путь, героя. Хотя состав «жмура», обычно, всего пять человек. Туба, два корнета, баритон и барабан с тарелкой. На корнетах «дули»: Вася Леер и Мамедов, — азер из Баку. На тубе — Ванька Коваль; баритон держал Санёк. А на барабан большой, не знали, кого ставить. Поэтому, спросили у Горячева:

— Витя, че пойдёшь играть «жмура»?

— Да как нет? С огромным удовольствием!

— Че, опять на барабане, «разнообразие» начнёшь вносить?

— Дык, консерваторию ведь кончил!

— Ой, Витёк, не надо. Будь попроще!

— Шопена же, лабать придётся!

— Ну, смотри. Не усердствуй шибко. А спирт, того, нальём немного.

Кстати, с этим спиртом, вечная была проблема. В сильные морозы, Клячкин выдавал его по норме (хотя и, сволочь, разбавлял). А нужен он был для того, — дабы в инструментах, при игре, слюна не застывала. Заливался спирт в мундштук, и «ходил» по той же тубе, согревая медь. Парни же, «движение» перекрывали клапанами. А потом, в тихушу, спирт-то выпивали, чтоб самим согреться. Ну, а «дудки», с мундштуками, прятали в полы шинели, — тем самым, не давая им остыть.

Так вот. Когда Клячкин отрапортовал Штейн-боку, что состав «жмура» готов, тот поднял скандал. «Что ты, лейтенант, — совсем сдурел?! Зам военкома и четыре дудки с барабаном!.. Да тут же, весь оркестр, по полной, надо заряжать! Исполнять сейчас же! Или за себя я не ручаюсь, понял?!..».

Бедный Клячкин, срочно, выстроил весь коллектив. И вылил злость, — придираясь к каждой мелочи. А затем, оркестр поехал, прямиком, на кладбище. В холодной «брезентухе» «Газ-66». Вместе с ним, отправились начальник караула с воинами при АК. Поскольку, полагался траурный салют.

Прибыв на погост, долго ждали похоронный кортеж у входа. Причем, мороз стоял под 30 градусов. Наконец, — с трёмя набитыми автобусами, подъехал катафалк. Руководство, сослуживцы, родственники вышли, организовав колонну. Впереди несли жмура с наградами и разными венками. Тогда как оркестранты замыкали траурное шествие.