И бывший друг пришел к кровати И, бормоча слова проклятий,
Меня ударил по лицу!
-- И правильно сделал, -- сказал он, подняв голову и посмотрев на меня.
-- Почему? -- спросил я, оглушенный собственным чтением и еще не понимая, о чем он говорит.
-- Не заводите себе таких друзей, -- сказал он не без юмора.
Все еще опьяненный своим чтением и самой картиной потрясающего
коварства, я его не понял. Я растерялся, и, кажется, это ему понравилось.
-- Пойду узнаю, -- сказал он и, шлепнув мои документы на стол,
поднялся, -- кажется, на вашу нацию есть разнарядка.
Как только он скрылся, я взял свои документы и покинул университет. Я
обиделся за стихи и разнарядку. Пожалуй, за разнарядку больше обиделся.
В тот же день я поступил в Библиотечный институт, который по дороге в
Москву мне усиленно расхваливала одна девушка из моего вагона.
Если человек из университета все время давал мне знать, что я не
дотягиваю до философского факультета, то здесь, наоборот, человек из
приемной комиссии испуганно вертел мой аттестат как слишком крупную для
этого института и потому подозрительную купюру. Он присматривался к
остальным документам, заглядывал мне в глаза, как бы понимая и даже отчасти
сочувствуя моему замыслу и прося, в ответ на его сочувствие, проявить
встречное сочувствие и хотя бы немного раскрыть этот замысел. Я не раскрывал
замысла, и человек куда-то вышел, потом вошел и, тяжело вздохнув, сел на
место. Я мрачнел, чувствуя, что переплачиваю, но не знал, как и в каком виде можно получить разницу.
-- Хорошо, вы приняты, -- сказал мужчина, не то удрученный, что меня
нельзя прямо сдать в милицию, не то утешенный тем, что после моего ухода у
него будет много времени для настоящей проверки документов.
Этот прекрасный институт в то время был не так популярен, как сейчас, и
я был чуть ли не первым медалистом, поступившим в него. Сейчас Библиотечный
институт переименован в Институт культуры и пользуется у выпускников большим
успехом, что еще раз напоминает нам о том, как бывает
важно вовремя сменить
вывеску.
Через три года учебы в этом институте мне пришло в голову, что проще и
выгодней самому писать книги, чем заниматься классификацией чужих книг, и я
перешел в Литературный институт, обучавший писательскому ремеслу. По
окончании его я получил диплом инженера человеческих душ средней квалификации и стал осторожно проламываться в литературу, чтобы не обрушить
на себя ее хрупкие и вместе с тем увесистые своды.
Москва, увиденная впервые, оказалась очень похожей на свои бесчисленные
снимки и киножурналы. Окрестности города я нашел красивыми, только полное
отсутствие гор создавало порой ощущение беззащитности.
От обилия плоского
пространства почему-то уставала спина. Иногда хотелось прислониться к
какой-нибудь горе или даже спрятаться за нее.
Москвичи обрадовали меня своей добротой и наивностью. Как потом
выяснилось, я им тоже показался наивным. Поэтому мы легко и быстро сошлись
характерами. Людям нравятся наивные люди. Наивные люди дают нам возможность
перенести оборонительные сооружения, направленные против них, на более
опасные участки. За это мы испытываем к ним фортификационную благодарность.
Кроме того, я заметил, что москвичи даже в будни едят гораздо больше
наших, со свойственной им наивностью оправдывая эту особенность тем, что
наши по сравнению с москвичами едят гораздо больше зелени.
Единственная особенность москвичей, которая до сих пор осталась мной не
разгаданной,-- это их постоянный, таинственный интерес к погоде. Бывало,
сидишь у знакомых за чаем, слушаешь уютные московские разговоры, тикают
стенные часы, лопочет репродуктор, но его никто не слушает, хотя почему-то и не выключают.
-- Тише! -- встряхивается вдруг кто-нибудь и подымает голову к репродуктору. -- Погоду передают.
Все, затаив дыхание, слушают передачу, чтобы на следующий день уличить
ее в неточности. В первое время, услышав это тревожное: "Тише!", я
вздрагивал, думая, что начинается война или еще что-нибудь не менее
катастрофическое. Потом я думал, что все ждут какой-то особенной,
неслыханной по своей приятности погоды. Потом я заметил, что неслыханной по
своей приятности погоды как будто бы тоже не ждут. Так в чем же дело?
Можно подумать, что миллионы москвичей с утра уходят на охоту или на
полевые работы. Ведь у каждого на работе крыша над головой. Нельзя же
Читать дальше