Гордый наш язык

Громада- огромный предмет или сплошная масса, вообще - нераздельная масса. Тогда не было еще определения громадный.В начале XIX века один генерал говорит своему собеседнику: «Тут начинается целая громада слов», «это ведь громада необъятная бумаг...» Теперь мы сказали бы огромное количествоили даже масса.Обратим внимание и на уточнения к имени: громада- целая, необъятная! Иначе и невозможно было сказать в те годы.

Слово это южное, и писатели-южане стали употреблять его прежде других. По свидетельству критика А. М. Скабичевского, пустили слово громадныйв живой оборот петербургские студенты 60-х годов. Громадныйбольше огромного,превосходит, конечно, и большой.Но слово пока лишь подбирается к основному своему смыслу, еще и не совсем и не всем понятно. У педагога Е. Н. Водовозовой «огромный круг знакомых» соседствует с новым выражением «громадное большинство». Усиление количества, а не качества. Нераздельная множественность. То же у народников: «громадные силы» - писал П. Лавров.

К концу XIX века важнее становится передать словом громадныйзначение высокого качества. УРимского-Корсакова, Репина или Короленко это - любимое слово: «громадный талант», «громадное впечатление». Переносное значение слова утверждает и само слово как литературное. Громадныйи огромный:который из них больше - показывается на практике. Громадныйпочти совсем уже поглотил огромного,еще немного - и поминайте как звали! Но не совсем так, ведь оба слова остались, а после того как академик Я. К. Грот решился вставить слово громадныйв «Словарь русского языка» (1895), все они стали синонимами, каждое слово со своим оттенком, и каждое новое как более сильное выражение. Громадный,как самое последнее приобретение литературного языка, означает необычайно большой, непомерный.

И что еще важно.

В «Толковом словаре русского языка» под редакцией Д. Н. Ушакова огромный- основное слово этого ряда, именно оно определяется как очень большойпо размерам,тогда как громадный- это очень большой, огромный.Больше, чем огромный,- и только, но точкой отсчета является старое слово огромный.В «Словаре русского языка» С. И. Ожегова в последних изданиях, полвека спустя, все как раз наоборот: тут огромный- то же, что громадный,а значит, точкой отсчета стало громадный,а огромныйк нему примеряется; громадный- очень большой, и без всяких помет. Во времена Ушакова мы только подходили к новому слову, соотнося его с известным; сегодня счисление идет от наивысшей степени, от громадного.Значит, и слово это стало вполне литературным. Но еще в середине XX века учителя делали замечание при употреблении слова громадный.Им это слово казалось трубым.

И в этом случае закономерен вопрос: А что правильнее > Что лучше? Что предпочесть? Никто не знает.

Однако, прежде чем осудить такую позицию, вглядитесь в цепочку признаков, которые управляют движением определений на протяжении сотни лет: большой - очень большой - невероятно большой. Несмотря на усиление эмоции, налицо и движение мысли в слове, сцепление фактов и признаков, которые помогают разуму схватить существенное, наиболее важное в этот момент, сегодня, сейчас. Следует ли отказываться от помощи языка в этом важном, а главное - неизбежном процессе? Зачем?

Начнем с забавного примера. Известен целый набор прилагательных, которыми женщины XIX века, по свидетельству писателей, в непринужденном разговоре оценивали мужчин.

В пушкинские времена нет еще особых ухищрений, во всяком случае - на русском языке. Были слова блистательный и великолепный - слишком высокие для простого разговора, пришедшие из церковно-книжно-го языка. По этой причине взамен их обоих постепенно впорхнул в салоны блестящий - слово, которым злоупотребляют и сегодня. Еще в 1839 году А. Н. Греч предлагал вдуматься в разницу между блистательным и блестящим. Но в том-то и дело, что поверхностный ум обращает внимание не на источник или причину блистательности, а лишь на то, что наружно блестит. Можно понять выражение блестящий гусар - гусар в ментике и при шпорах, переливается как индийский петух; но блестящий человек, или блестящий ученый, или, тем более, блестящий мужчина, совсем не гусар, - это, согласитесь, не очень понятно. «Это извращение понятий идет вполне сознательно, - писал в конце XIX века литературный критик, - так как не найдется человека, который не усматривал бы разницы между яркостию какого-нибудь качества или высокого поступка и блеском вычищенного самовара. И что странно: глаголы блистатьи блестетьвсегда различаются, а блистающийнеожиданно становится блестящим.Что за оказия!»