Милана Бамур - Изумрудные яблочки, или Гордый обладатель шапки-невидимки

В Городе Света, где фланеры прогуливаются по Елисейским полям, а туристы толпятся вокруг несуразно большой телевизионной антенны – любимого творения Эйфеля, где праздничная шумная толпа создает бесконечную человеческую карусель, гонясь за неуловимым очарованием, которым славится Париж, в этом городе есть тайны, которые невозможно постичь и тени, которые невозможно увидеть.

Ни восторженные приезжие, ни деловитые парижане, спешащие по своим делам, вышагивая бесконечную улицу Вожирар или взбегая по четырнадцати ступеням улицы Дегре, протискиваясь в узком пространстве улицы Кота, который ловит рыбу, или выходя на широкие просторы авеню Фош, пересекая мосты или взбираясь на холм Монмартра, сидя в кафе или гуляя по набережным, не замечают трепещущего сердца Парижа, не видят глубины, рожденной красотой в союзе с болью.

Только вдали от блеска и роскоши центральных улиц, там, где тени сгущаются и под позолотой проступает серый булыжник, заляпанный кровью, там, где все еще маячит призрак гильотины, там, в кварталах, которые знамениты своими преступлениями, а не фасадами, можно ощутить это странное тревожащее чувство. Чувство обладания этим прекрасным цветком, которое не знакомо пресыщенному парижанину и которое не может ощутить увешанный фотокамерами турист, а только иностранец, завоевавший этот город. Гай Юлий Цезарь знал это чувство. И Хемингуэй знал.

На парижских улицах, среди шести тысяч бульваров, авеню, перекрестков, площадей, тупиков и пассажей, можно найти смысл жизни и потерянный рай.

А иногда можно найти и труп.

Любопытные соседи порой заглядывают в окна в надежде подглядеть тайны чужой жизни. Дома стоят вплотную друг к другу, разделеннные крохотными дворами-колодцами, и вы можете поздороваться за руку с соседом, не выходя из квартиры, передать ему соль из окна в окно в обеденное время или посмотреть телевизор, включенный в квартире в доме напротив.

В Городе света, чтобы найти уединение, люди привыкли прятаться за ставнями и шторами. Только знаменитый Хромой бес и некоторые любители гулять по крышам в состоянии проникнуть взглядом сквозь плотные преграды. В большинстве случаев, ничего особенного они там не обнаружат.

Но праздному взгляду иногда удается заметить что-то действительно интересное.

Убийство.

В Городе света, где вечная нехватка места, жители ютятся в мансардах и устраиваются в подвалах. А на крышах, тех самых крышах, которые были бы розовыми, как в Тулузе, если бы дождливая парижская погода не окрасила их в серый цвет, тоже кипит жизнь. На крышах своих домов предприимчивые парижане оборудуют садики с розами в кадках, и теплицы с парниковыми овощами; некоторые устраивают террасы с навесами и пляжными зонтиками; другие сажают клубнику в горшках и лимонные деревья в ящиках; есть и такие, кто устанавливает на крышах ульи или кормушки для птиц.

Любители наблюдать за птицами ставят на крыше столики со стульями и обзаводятся мощными биноклями. Любители разглядывать нижнее белье своих соседок поступают точно так же.

На крышах Парижа можно найти покой и уединение. И иногда вдохновение и свободу. С крыши можно увидеть многое, что творится в домах по соседству.

Но можно просто смотреть на звезды.

Только бурый медведь, разбуженный в середине зимы, мог понять страдания комиссара Алена Леруа, когда в 5:10 утра его первый будильник начал громко звенеть прямо в ухо. Привычным жестом, не открывая глаз, комиссар яростно прихлопнул назойливый механизм и перевернулся на другой бок. В 5:20 второй будильник, предусмотрительно установленный высоко на полке, начал дребезжать и подпрыгивать от усердия. Комиссар стойко игнорировал шум и засунул голову под подушку, по опыту зная, что его мучитель, в конце концов, заткнется. В 5:30 звук полицейской сирены, записанный на мобильный телефон, наполнил комнату и Ален, ругаясь, но все еще не открывая глаз, попытался задушить нарушителя спокойствия подушкой. Вскоре комиссар понял, что проиграл битву, и с чувством, которое испытывала Мария-Антуанетта, поднимаясь на эшафот, опустил ноги на пол.

Да, никто бы не мог сказать, что комиссар Леруа был ранней пташкой.

Понедельник 27 февраля ничем не отличался от всех остальных дней недели. На прикроватной тумбочке в привычном состоянии творческого хаоса громоздились папки с текущими делами, фотографии с мест преступлений, недочитанный вчера отчет об организованной преступности в Париже, пустая бутылка, пепельница, полная окурков, и серый носок. Комиссар сдул сигаретный пепел с портрета матери в серебряной рамке, и попытался нащупать ногой тапки. Не найдя искомого, он прошлепал на кухню босиком.