Леонардо Шаша - Смерть инквизитора

* Но несмотря на то, что Майорана приводит также и другие характерные подробности поведения Бора, раз союзники так старались во время войны вывезти его из оккупированной немцами Дании, быть буквально впавшим в детство он не мог. Вероятно, он казался таким оттого, что постоянно пребывал в крайней рассеянности. Но впавший в детство или просто невнимательный, в сказанном ему Гейзенбергом он усмотрел наверняка скорей угрозу, чем продиктованное тревогой успокоительное сообщение.

«Физический журнал» (нем.).

* В одном из предыдущих писем он ясно написал: «Внутриполитическая ситуация постоянно грозит катастрофой, но людям, по-моему, дела до этого мало». В том же письме набрасывает карикатурный портрет офицера, который не мог сделать малейшего движения, «не щелкнув при этом с силой каблуками»: офицер был готов в любой момент поднести Майоране огоньку, но именно расточение механической любезности не позволило ему за всю поездку произнести что-либо, кроме приветствий.

* Утверждение сие, само собой, не означает, что, если с Сицилии за два тысячелетия с лишним не вышло ни одного ученого, это оттого, что сицилийцы неспособны к наукам. Но, безусловно, оно подразумевает наличие исторических причин, среди которых — более длительное, более постоянное, более агрессивное и вездесущее, чем в других областях Италии, присутствие инквизиции — испанской инквизиции. Этим же объясняется и ставшая общим местом «нерасположенность к наукам» испанцев. Точно так же из сказанного не вытекает, что на Сицилии со времен Архимеда до Майораны ни один человек не посвятил себя науке. Был Мавролик, были ботаники Бернардино из Укрии и Боттоне, был философ и естествоиспытатель Кампаилла, анатом Инграсиа, химик Каннидзаро. Непосредственными предшественниками Этторе Майораны можно считать членов «палермской математической школы» и даже одного из его родственников — резульфизика Квирино Майорану. Последний, профессор Болонского университета, всю жизнь пытался доказать, что теория относительности неверна, честно признавая бесплодность своих усилий, однако упорно их продолжая. Случай этот кажется нам «весьма сицилийским». Любопытно, как складывались отношения и какие велись по поводу этой теории споры между дядей и племянником, между Этторе, который в нее верил, и Квирино, который отказывался ее признать.

«Вероятное существование нейтрона» (англ.).

* Альберто Савинио — самый значительный итальянский писатель периода между двумя войнами (брат — настоящее его имя было Андреа Де Кирико — самого значительного итальянского художника той же и более поздней поры). Но кому в Италии известны его книги, несмотря на то что две-три из них в последние годы усердно переиздаются? Сам Савинио, порою рассуждая о посредственных или глупых читателях, говорил: но разве есть среди читателей Савинио посредственности и глупцы? Он не спрашивал, а утверждал, уверенный, что таковых нет. Но сейчас, когда количество посредственностей и, пуще того, дураков чудовищно возросло, мы полагаем, что число читателей Савинио — потенциальных или фактических — поубавилось и едва ли не сходит на нет.

* Если уж продолжить в манере Савинио: строчка эта, запоминающаяся благодаря женскому имени, непривычному для нашего слуха, хоть и сделал его Капуана названием своего неплохого романа (Хосе Морено Вилья дает Хасинте определение peliculera, переводимое разве что оборотами «влюбленная в кино», «одержимая кинематографом и его мифами», «жаждущая сниматься в кино», но переведенное Монтале словом «фотогеничная», как того потребовал стих), — так вот, строчка эта могла бы выражать суть всего, что написал Морено Вилья, в той идиотской игре, в которую — на манер футуристов и фрагментистов — кое-кто пробовал играть, используя в качестве материалов итальянскую поэзию: предлагалось выбрать по одной строке, воплощавшей бы суть творчества того или иного поэта, для микроскопической антологии. Исключением являлся только Данте, чьих строчек решено было оставить две. Симптоматично, однако, что такие дурацкие игры популярными становятся в моменты отчаяния: к примеру, после минувшей войны составлялись списки десяти книг, которые следовало сберечь — сберечь от ядерной катастрофы. Будто бы достаточно спасти десяток книг, если не останется людей, способных их читать. Так, совершив краткий экскурс в манере Савинио, возвратились мы к нашей теме.