Леонардо Шаша - Смерть инквизитора

Положение Инквизитора было небезопасным, ибо Хуан Лопес де Сиснерос умер от раны на лбу, нанесенной ему братом Диего Ла Матиной, узником, которого он посетил в камере… (англ.).

Сколь скудными идеями живут секта и век! (исп.).

«Истории инакомыслящих» (исп.).

Иллюминатов (исп.).

Безразличия (исп.).

Наконец, когда огонь придвинулся, он, повторяя старую свою еретическую хулу, будто Бог несправедлив есть, задохнувшись в дымном пламени, скончался… (лат.).

Сказать вам по правде, мой дорогой друг, я растрогался и заплакал (фр.).

Воспрянь, Господи, и рассуди дело твое (лат.).

* Решение уничтожить архив инквизиции, хотя и отвечало воспитанию и характеру Караччоло, было принято не им. Уже из дневника Виллабьянки явствует, с каким облегчением восприняла это событие сицилийская аристократия, и нетрудно вообразить предшествовавшие ему нетерпеливые настояния, официально высказанные верховным инквизитором Вентимильей. Об этом же, кстати, недвусмысленно говорит и Виллабьянка. В Сицилии, правда, на Караччоло все еще смотрят как на «человека, приказавшего сжечь архив инквизиции»: представление, распространившееся с легкой руки историка Исидоро Ла Лумии, который для своего очерка о Караччоло, напечатанного в 1870 г., как-никак работал с дневниками Виллабьянки. Следует, однако, сказать, что образованная часть сицилийского общества в целом относилась к Караччоло холодно, если не враждебно. Разумеется, с должными исключениями.

* Публичный Акт Веры, торжественно отпразднованный в городе Палермо апреля 6 дня 1724 года Трибуналом Св. Инквизиции… Описанный Д. Д. Антонио Монджиторе, Палермо, 1724. В рукописном отчете, хранящемся в Палермской коммунальной библиотеке, говорится, что фра Ромуальдо все нарекал диавольским обманом, сиречь обман — непогрешимость Папы, обман — поклонение Святым, ибо нет другого Святого, кроме Всевышнего (хотя допускал существование праведных мужей, каковыми, по его словам, были Лютер, Кальвин, фра Диего Ла Матина…).

* * *

Помимо названных здесь хроник, отчетов, исследований, я прочел (или возомнил, будто прочел) все, что можно было прочесть о сицилийской инквизиции, и могу сказать: я работал над этим очерком больше и с большей отдачей и страстью, чем над любой другой своей книгой. И подобно тому, как часами или днями напролет нас сопровождают порой отдельные музыкальные темы и фразы, меня сопровождали в этой работе образы (сродни музыкальным) исключительно умной книги моего друга Антонио Кастелли «Тонкая пуповина», в которой говорится о наших корнях (его и моих), о том, чем мы дышим, что дал нам в человеческом плане городок, где мы родились. И еще меня сопровождали воспоминания о любимых и уважаемых людях — из моей родни и моих земляков, — которых уже нет в живых. Это были люди твердых убеждений , сказал бы Матранга: упрямые, несгибаемые, способные выносить бесконечные страдания, жертвовать собой. И я написал о фра Диего как об одном из них — о еретике не по отношению к религии (которой они на свой лад следовали), а по отношению к жизни.

Но мне не хочется, после того как я написал (на свой лад) исторический очерк, ударяться в воспоминания и рассуждать о собственных чувствах. Просто скажу, что книга эта посвящена ракальмутцам, живым и мертвым, — людям твердых убеждений.

Остается добавить выражение благодарности, подчеркнув, что по мере того, как мои собственные изыскания оказывались в большой степени бесплодными, увеличивалось число тех, кому обязан я благодарностью. Это в первую очередь Антонио Кремона, Энцо Д’Алессандро, Ромуальдо Джуффрида, Джованна Онорато, Микеле Пардо, Фернандо Шанна, Джузеппе Троизи, а также монсеньор Джованни Казуччо и священники Гонсало Альварес и Альфонсо Ди Джованна.

«История Милана» графа Пьетро Верри. Милан, 1825, том IV, с. 155.

Здесь и далее: Мандзони А. Обрученные. Пер. с итал. под редакцией Н. Георгиевской и А. Эфроса. М., Гослитиздат, 1955.

Здесь: и по гражданскому, и по каноническому праву (лат.).

Из Варесе (итал.).

Сразу (лат.).

Для достижения любви (лат.).

Для достижения смерти (лат.).