В этом, как и в других отнощениях, турецкая революция 1908 г. провалилась. Несомненно, она ускорила распад того, что осталось от Турецкой империи, при этом обременяя государство классической либеральной конституцией, многопартийной парламентской системой и всем остальным, что обычно для буржуазных стран, в которых правительства особенно и не были предназначены для того, чтобы много править, поскольку все общественные деяния находились под незримым контролем динамичной и са-морегулируемой капиталистической экономики. И тот факт, что режим младотурок также продлил экономическую и военную приверженность империи к Германии, вместе с которой Турция попала в число проигравших в первой мировой войне, оказалось
ДЛЯ НИХ фатальной. Таким образом, турецкая модернизация переориентировалась с либерально-парламентского направления на военно-диктаторское, а основные надежды были перенесены со светско-имперской политической благонадежности на приверженность чисто турецкому национализму. Неспособная более игнорировать предпочтения отдельных групп населения или активно воздействовать на нетурецкие общины, Турция после 1915 года вынуждена была сделать выбор в пользу этнически однородного государства, что подразумевало насильственную ассимиляцию тех греков, армян, курдов и других народов, которые не были еще ни выселены, ни подвергнуты геноциду. Этнолингвистический турецкий национализм даже допускал имперские мечтания на светской националистической основе, поскольку большая часть Западной и Центральной Азии, главным образом в России, была заселена народами, говорящими на различных тюркских языках, и которым Турцией была уготована судьба объединиться в единый «Пантюркский» союз.
Таким образом, внутри движения младотурок баланс сил распределялся между транснациональными реформаторами-за-падниками и реформаторами-западниками с этническим, или даже расистским, уклоном, такими, как национальный поэт и идеолог Зиа Гекалп (1876—1924 гг.). Подлинная Турецкая революция, начавщаяся с фактического упразднения империи как таковой, произошла в этих условиях после 1918 г., но ее содержание было заявлено уже в установках движения младотурок. В отличие от Персии и Китая, Турция не только не ликвидировала старый режим, но очень скоро приступила к строительству нового. Турецкая революция заложила, возможно, первый из современных реформаторских режимов третьего мира; страстно приверженный прогрессу и просвещению в противовес традиции, «развитию» и своего рода популизму, неотягощенному либеральными разглагольствованиями. Отсутствие революционного среднего класса, и вообще любого другого революционного класса, были призваны компенсировать интеллигенты и, особенно после войны, военные. Их лидер, Кемаль Ататюрк, суровый и преуспевающий генерал, осуществил реформаторскую программу младотурок без колебаний: была провозглашена республика, упразднен статус ислама в качестве государственной религии, арабский алфавит был заменен латинским, женщинам разрешили снять паранджу и посещать щколу, турецких мужчин, при необходимости с помощью силы, переодевали в котелки или другие западные головные уборы вместо тюрбанов. Слабость Турецкой революции, особенно в экономике, заключалась в ее неспособности охватить широкие массы крестьянства или изменить структуру аграрного сектора. Тем не менее историческое значение данной революции было велико, хотя и недостаточно признано историками, чье внимание концентрировалось до 1914 года на непосредственных международных последствиях Турецкой революции: распаде империи и его влиянии на возникновение первой мировой войны, а после 1917 года — на величайшей Русской революции. По объективным причинам это событие затмило собой обстоятельства современной турецкой истории.
Еще более недооцененная революция нашего времени началась в Мексике в 1910 г. Она не привлекла большого внимания за пределами Соединенных Штатов, отчасти из-за того, что в дипломатическом плане Центральная Америка являла собой исключительно задворки Вашингтона («Бедная Мексика, — воскликнул как-то один ее свергнутый диктатор, — ты так далека от бога, и так близка к США!»), а также потому, что значение революции было достаточно неоднозначным. Казалось, не существует совершенно очевидного различия между этой и 114 прочими насильственными сменами правительств в Латинской Америке XIX века, которые все еще составляют крупнейший пласт событий, известных как революция. Более того: ко времени проявления Мексиканской революции в качестве значительного социального переворота, первого такого рода в крестьянской стране третьего мира, ей тоже было суждено остаться в тени событий в России.
Читать дальше