Джеймс Маккол - Лицо по частям. Случаи из практики челюстно-лицевого хирурга - о травмах, патологиях, возвращении красоты и надежды

Перед извлечением сердца консультант аккуратно отделил заднюю стенку и оставил ее на месте для крепления к ней донорского сердца. Так его проще всего соединить с аортой и другими крупными сердечными сосудами. Затем он удалил то, что осталось от старого и поврежденного сердца, которое, подобно любой другой лишней ткани, удаленной в ходе операции, было выброшено в контейнер с использованными ватными тампонами и другими хирургическими отходами, которые потом сжигают в больничных печах. Несмотря на все повреждения, мысль о том, что с человеческим сердцем могут обращаться подобным образом, кажется шокирующей.

Теперь Гарольд лежал на операционном столе со вскрытой грудной клеткой, из которой было удалено сердце – осталась лишь пустая оболочка. Когда все было готово, мы достали донорское сердце из солевой ванны и поместили его в грудную полость. Первым делом консультант пришил его к задней стенке, оставшейся от родного сердца, после чего начал подсоединять его к венам и артериям. В очередной раз я с восхищением наблюдал за его быстрой работой – его пальцы накладывали швы словно на лету. Его движения были практически неуловимы, однако каждый стежок был предельно точным и просчитанным.

По завершении процедуры, когда операция почти подошла к концу, он запустил новое сердце Гарольда с помощью двух электродов дефибриллятора. В каком-то смысле это была отлично знакомая, почти превратившаяся в клише сцена, тысячи раз повторенная в телесериалах про больницу: врач прижимает к груди пациента два плоских электрода, кричит: «Разряд!», чтобы убедиться, что никто из медперсонала не касается оперируемого, после чего тело пациента вздрагивает от прошедшего по нему электрического тока, заново запустившего сердце. Отличие заключалось в том, что в данном случае все происходило не в кино и электроды не были прижаты к груди пациента, а напрямую касались его сердца. Пораженный, я наблюдал, как безжизненное сердце оживает и начинает биться, постепенно входя в устойчивый ритм. Я стал свидетелем настоящего чуда.

Аппарат искусственного кровообращения отсоединили и выкатили из операционной, в то время как мы начали все зашивать, устанавливать дренажные трубки и убирать ретракторы, все это время удерживавшие ребра раздвинутыми. Мы скрепили две половинки грудины новой стальной проволокой и, наконец, зашили лилово-синюю линию шрама [64] Оставшуюся от предыдущей операции, по которой они делали разрез и в этот раз. , тянущуюся от шеи до живота Гарольда. Когда его перевели в отделение интенсивной терапии и нам сообщили, что все его жизненно важные показатели в норме, все стали пожимать друг другу руки, и воздух наполнила радость от успешно проведенной операции. У меня, впрочем, ее вскоре сменила новая волна сокрушительной усталости.

Когда мы закончили, на часах уже было шесть утра, и я рухнул в кровать полностью обессиленным. Тем не менее пару часов спустя мне снова пришлось встать, чтобы навестить Гарольда вместе с консультантом. В палате интенсивной терапии нас встретил ослепительный свет. Еще ночью он лежал на операционном столе со вскрытой грудной клеткой и вырезанным сердцем. Он был пустой оболочкой, в которой искусственно поддерживалась жизнь, и выглядел как настоящий труп. Это само по себе было поразительно, однако еще необычно видеть того же самого человека несколько часов спустя, просыпающегося и открывающего глаза, практически воскресшего, снова ставшего живым и наделенным сознанием.

Позже, размышляя об операции, я не только мысленно проходил по всем ее стадиям, запоминая каждую деталь на будущее, когда сам возглавлю хирургическую бригаду. Я также благодарил Бога за то, что череда моих приступов сна во время важнейшей стадии операции не привела ни к каким губительным последствиям.

В недалеком прошлом термин «приобретенная психопатия» порой применялся к состоянию невыспавшихся хирургов-стажеров, в котором они порой оказывались, и это даже считали полезным в хирургических кругах, поскольку притупление чувств и ощущений молодых хирургов помогало им проводить хирургические процедуры, не отвлекаясь на сочувствие к пациенту. Я был уверен тогда и продолжаю твердо считать так и по сей день, что это очень опасная и, возможно, ошибочная идея. Недосып, с которым в прошлом сталкивались младшие врачи, включая мою собственную сонливость во время операции по пересадке сердца, неизбежно имел серьезные последствия и, как мне всегда казалось, наглядно демонстрировал недостаток современной медицины, который следовало исправить раньше, чем это было в итоге сделано.