Джеймс Маккол - Лицо по частям. Случаи из практики челюстно-лицевого хирурга - о травмах, патологиях, возвращении красоты и надежды

– Ну, в этой области работают только лучшие.

Судя по интонации, с которой это было сказано, он считал, что у меня больше шансов попасть под удар молнии, чем быть избранным.

На это я ему ответил:

– Знаете, что я думаю? Это как соревнование по плаванию, когда осознаешь, что на других дорожках твои соперники, но планируешь первым коснуться бортика.

Именно таким было мое мнение. Какими бы ни были твои амбиции, вокруг неизменно окажутся одаренные люди, и что теперь? Нужно сдаться и сказать: «Может, стоит отказаться от попытки и сразу отдать должность одному из этих остальных одиннадцати талантливых людей»?

Я не отступил. Я сидел в итальянском ресторане через дорогу от того места, где проходило собеседование, с Лорной и детьми, чтобы, в зависимости от результатов, отметить победу или залить горе, когда мне позвонил старший консультант и сказал, что я получил работу.

Больница Каниберн представляла собой челюстно-лицевое отделение, построенное по проекту Гарольда Гиллиса. Работа там порой превращалась в настоящий кошмар. Хоть там и проводились серьезные операции на лице, по ночам анестезиологи не работали, поэтому, когда ночью возникала угроза дыхательным путям пациента, либо после операции развивался отек или кровотечение, его помещали в «скорую», которая неслась с включенной сиреной и огнями до ближайшей больницы, и оставалось только надеяться, что она вовремя туда успеет. Риск был немалый, и на втором году моей практики отделение закрыли, и оставшееся время я провел в качестве ординатора в Саунтен-Дженерал в городе Линтхауз, под Глазго, который младшие врачи неуважительно называли «Страдающие гениталии».

Проработав год в качестве ординатора, я получил грант на клинические исследования в Институте Битсона (Beatson Institute) и в течение следующих четырех лет совмещал работу в больнице с работой в лаборатории. Я присоединился к исследовательской группе Кена Паркинсона, которая занималась изучением теломер на концах хромосом, уязвимых в раковых клетках. В каждой клетке содержится двадцать три пары хромосом. Раковый рост начинается, когда одна из них дает сбой, после чего создает точные свои копии – кучу опасных клеток, которые наносят повреждение организму и, если их полностью не истребить, в итоге убивают человека. К моменту обнаружения рака опухоль состоит из миллиарда клеток на кубический сантиметр. Когда количество клеток переваливает за триллион, человек уже обречен. В соответствии с полученными данными мы ввели новую классификацию для рака головы и шеи: чем больше опухоль, тем меньше шанс на выживание. Проще говоря, размер имеет значение.

Мне хотелось скорее стать консультантом со степенью доктора наук: только так можно собрать исследовательскую команду. Ее наличие позволяет совершенствовать существующие методы лечения, а не просто делать операции одним и тем же способом.

С каждым делением человеческих клеток хромосомы в новых копиях становятся короче, и в конечном счете клетка просто перестает делиться. Это естественная часть процесса старения, и именно по этой причине мы все обречены в итоге на смерть. Раковые же клетки делятся по много тысяч раз и обходят это ограничение, активируя особый фермент. Исследование, проведенное мной в Битсоне, показало, что при повреждении ферментов, использованных раковыми клетками, они становятся гораздо более чувствительными к облучению, чем обычные клетки, что является очевидным преимуществом для больных раком, проходящих лучевую терапию. Таково было заключение моей диссертации, частично опубликованной в журналах «The Lancet Oncology» и «Cancer Research» и принесшей мне звание ученого-исследователя.

Мне хотелось начать работать консультантом со степенью доктора наук, так как ученые порой высокомерно относятся к врачам – часто вполне оправданно, – и это был единственный способ набрать исследовательскую команду в клинической среде, а не просто делать свою работу. Я окончательно завершил свою подготовку в 2005 году, и без исследовательской команды мне предстояло всю оставшуюся карьеру делать одни и те же операции одним и тем же способом вместо того, чтобы способствовать совершенствованию существующих методов лечения.

Закончив пятилетний подготовительный период, каждый ординатор должен сдать экзамен, чтобы получить должность консультанта. Когда я его сдавал, этот экзамен проходил следующим образом: нам давали осмотреть ряд пациентов, после чего старшие консультанты с пристрастием засыпали нас вопросами, чтобы проверить, насколько хорошо мы разбираемся в болезнях этих пациентов. Хирурги решили, что этот экзамен будет больше похож на «дружескую беседу» – главным образом из-за того, что им было так сказано! Тем не менее итоговый экзамен в хирургии изменился к тому времени, как я до него добрался, и быстро стало ясно, что он куда более сложный, и некоторые его не сдали.