Джеймс Маккол - Лицо по частям. Случаи из практики челюстно-лицевого хирурга - о травмах, патологиях, возвращении красоты и надежды

Ассистент хирурга во время операции также выполняет активную роль, требующую определенных навыков, а не просто держит ретракторы. Когда мне приходилось меняться со старшим ординатором, чтобы получить возможность заняться какой-то возникшей микрохирургической проблемой, у меня часто возникало чувство, что стажер ассистирует мне немного лучше, чем я ассистировал ему, – настолько хорошо они учатся это делать. При подготовке новых хирургов я часто использую методы, похожие на те, которые применяют при обучении музыке (и здесь, и там требуются очень развитые моторные навыки), – одним из них является метод «визуализации». Функциональная магнитно-резонансная томография показала, что участки мозга, задействованные в выполнении сложных действий, активируются в процессе визуализации этих самых действий. Таким образом, подобно гимнастам, представляющим себе, как они делают тройное сальто, прежде чем впервые его выполнить, я прошу своих хирургов-стажеров как можно отчетливей себе представить, как они выполняют своими пальцами предстоящую сложную микрохирургическую задачу, потому что знаю, что подобная мысленная тренировка значительно увеличивает шансы на успех.

По мере того как стажеры набираются опыта и уверенности, мы даем им самостоятельно выполнять отдельные этапы операции, а затем и всю операцию целиком, однако, подобно тому, как пилотам-стажерам позволяют выполнять сложную посадку во время грозы лишь в самом конце обучения, когда они в совершенстве освоили все остальное, наши хирурги-стажеры допускаются к иссечению опухоли только после того, как научатся безукоризненно выполнять все остальные этапы процедуры. Уверен, что у каждого стажера, как и у меня когда-то, при словах консультанта: «Хорошо, теперь ты готов оперировать опухоль», возникает мимолетная паника, сопровождаемая мыслью: «Что-о? Вы уверены?»

Даже после того как хирург прошел полную подготовку, его роль никогда не должна сводиться к холодному, расчетливому процессу изучения симптомов пациента, выбора подходящего лечения и его проведения. Чрезвычайно важно, чтобы все мы постоянно помнили, что имеем дело не просто с совокупностью органов, кожи, мягких тканей и костей, поражающими их болезнями и симптомами этих болезней. Мы никогда не должны упускать из виду тот факт, что заботимся о живом человеке, с его надеждами, страхами, чувствами и эмоциями, которые необходимо принимать во внимание, а также с его близкими друзьями и родственниками, глубоко за него переживающими.

Мы устраиваем междисциплинарные совещания для обсуждения наших пациентов и их опухолей, чтобы установить, можно ли их вылечить, и если можно, то как это сделать лучше. За годы своей работы я принял участие во множестве подобных совещаний в разных больницах на западе Шотландии, в Йоркшире и Лондоне и понял, что лучше всего обсуждать каждый отдельный случай, проецируя на экран слайды, чтобы можно было увидеть, где именно расположился рак, как он выглядит и насколько сильно распространился. В каждой такой презентации на первом слайде я размещаю лицо пациента, которое повторяется в углу всех последующих слайдов, пока мы обсуждаем проблемы, связанные с данным конкретным случаем. Это напоминает собравшимся профессионалам о том, что речь идет о живом человеке, у которого есть семья и собственные жизненные обстоятельства, чтобы все не сводилось к сугубо клиническому, чуть ли не абстрактному обсуждению опухоли. Без этих напоминаний из-за временных ограничений и конкурентного давления в обсуждении порой не остается места для сострадания. Таким образом, наличие лица пациента является для меня обязательным правилом, и оно всем дает понять, каково этому человеку пришлось в жизни. Человек, чей рак мы собираемся лечить, словно оказывается с нами в одной комнате, и я уверен, что это способствует улучшению качества оказываемых нами медицинских услуг.

Когда я пересматриваю случаи своих пациентов, на одних фотографиях я вижу лица тех, чьи жизни нам удалось спасти и преобразить, в то время как другие служат мне навязчивым напоминанием об оборванных, причем часто очень преждевременно, жизнях.

Мэй была бывшей медсестрой под девяносто, с касающимися плеч седыми волосами. В моей клинике она появилась на инвалидной коляске, которую ее внучка подкатила к письменному столу в моем приемном кабинете. У Мэй было спокойное, умиротворенное выражение лица, и она тщательно подбирала слова, когда говорила. Она рассказала про странное на вид пятно, уже много лет имевшееся у нее на языке, которым занимались разные хирурги. Недавно этот аномальный участок слизистой разросся, превратившись в весьма массивное образование на боковой поверхности языка. Хотя он и не мешал ей внятно разговаривать, эта проблема явно требовала срочного вмешательства.