Валентин Булгаков - Как прожита жизнь. Воспоминания последнего секретаря Л. Н. Толстого

Конечно, самой приятной частью работы по устройству Толстовского музея в новом здании была последняя ее стадия – инсталляция, экспозиция, планирование, примеривание, расположение всех коллекций по комнатам, в отдельных комнатах, на отдельных стенах и по отдельным уголкам даже. Я всегда любил эту работу. И она может быть творческой. По крайней мере, у меня тут находило известное удовлетворение внутреннее чувство любви к прекрасному, красивому, импозантному, упорядоченному, стройному, какая-то мера предрасположенности к искусству режиссера и декоратора. Всякое счастливое открытие, всякое достижение в процессе этой работы искренно радовали и восхищали меня, и тут я тоже не мог не не разочаровывать тт. «толстовцев» своей «суетностью», «мелочностью», «пустотой» и, может быть, даже «тщеславным стремлением» кого-то удивить, потешить. И, в самом деле, их иронические улыбки, – и в переносном, и в прямом смысле, в тех случаях, когда они, бывало, случайно или полуслучайно попадали в устрояющийся музей, – сопровождали меня от первого и до последнего дня работы по реорганизации музея.

Понимания и сочувствия приходилось искать в других кругах, и я их находил. Со мною был весь Отдел по делам музеев, и в особенности незабвенный управдел Сергей Агапович Детинов, чиновник старой школы, воспитанный, образованный, корректный, понимающий свое дело и глубоко преданный ему, прекрасный директор канцелярии, знающий цену и силу «бумажки» и всегда готовый использовать авторитет отдела для успеха того или иного начинания, человек с ясной, трезвой, рассудительной и распорядительной головой и благородным сердцем, службист и бюрократ в лучшем значении этих слов. И где только нашла Н. И. Троцкая это сокровище? Не знаю. Но оно поистине стоило для нее – на деле – половины многоученых, но иногда малораспорядительных членов коллегии отдела [99].

Вспоминаю и других деятелей Отдела по делам музеев, с сочувствием следивших за делом переустройства Толстовского музея и оказавших этому делу разные услуги. Так, мой непосредственный начальник по подотделу центральных музеев П. П. Муратов, к которому я, бывало, приносил на утверждение разные счета, дарил меня абсолютным доверием: подписывал и уверждал все счета, почти не читая их.

– На какую сумму счет? – бывало, спрашивал он, уже обмакивая перо в чернильницу, чтобы подписаться. – На сорок тысяч? Ну что ж, хотя бы и на четыреста тысяч!..

И подписывался.

И. Э. Грабарь как-то порадовал меня, помогши осуществить преобретение для Толстовского музея большого портрета И. С. Тургенева работы Н. Н. Ге.

Н. Д. Бартрам и Т. Г. Трапезников всегда стояли близко к Толстовскому музею и много сделали для него. Н. Г. Машковцев, близко к музею не стоявший, тем не менее делал для него, что мог.

В помещениях отдела и на совещаниях директоров музеев, одно время происходивших регулярно, я встречался со многими выдающимися людьми, такими как, например, с учредителем Академии материальной культуры знаменитым (хотя и запутавшимся в теоретической области) языковедом профессором Н. Я. Марром, с упоминавшимся уже мною академиком С. Ф. Ольденбургом, мягким и приятным человеком, удивлявшим меня, впрочем, тем, что после революции он сменил белый воротничок на черную косоворотку; с учредителем Театрального музея А А. Бахрушиным, сухим и корректным с виду, но энтузиастом душой; известным этнографом В. В. Богдановым, тем самым, с которым в мои студенческие годы свел меня профессор В. Ф. Миллер; с директором Российского Исторического музея Н. М. Щекотовым и многими другими, высокими и сильными духом «фанатиками» своего призвания, – и все они с таким же сочувствием и уважением относились к моему делу, с каким я относился к их делу.

Помню визит, который порадовал меня в новом здании Толстовского музея. Я занят был экспозицией в четвертом, посвященном старости Льва Николаевича, зале музея. Только что поместил в центр главной стены написанную художником Нерадовским копию с малоизвестного, находящегося в Ясной Поляне репинского портрета Толстого, а направо и налево от портрета развесил оригиналы знаменитых пастернаковских иллюстраций к роману «Воскресение».

Посредине зала возвышался на массивном постаменте большой бюст Толстого работы Гинзбурга. Получался уже зародыш какого-то ансамбля. Бюст, портрет и рисунки выглядели импозантно и убедительно на фоне темно-зеленых матовых стен…

Увлеченный работой, я не обратил внимания на звонок в передней и на то, что техническая служащая кого-то впустила в помещение музея.