Валентин Булгаков - Как прожита жизнь. Воспоминания последнего секретаря Л. Н. Толстого

После Октябрьской революции Черткову удалось завоевать то же доверие в глазах московского окружного военного комиссара «солдата Муралова». Муралов выдавал свидетельства об освобождении от военной службы всем, за кого ручался и за кого ходатайствовал Чертков.

Все это было, конечно, своеобразным явлением в русской жизни, – явлением, зависевшим от тех необычных преломлений действительности, которые она испытывала при столкновениях с учением Л. Н. Толстого.

В 1918 году я сам и, кажется, чуть ли даже не без моего ведома, угодил в клиенты В. Г. Черткова. Отправившись однажды к Муралову со списком лиц, не могущих по религиозным убеждениям отбывать воинскую повинность, он и для меня выхлопотал освобождение от этой повинности. У меня до сих пор сохраняется мураловское удостоверение об освобождении. Я думаю, что не слишком перегружу свои записки, если приведу здесь полный текст этого короткого, но своеобразного документа:

«Р С. Ф. С. Р

Московский окружной комиссариат по военным делам.

25 сентября 1918 г.

№ 13170/а. г. Москва. Удостоверение.

Пречистенка, 7.

Телефоны: 2-53-14 и 4-48-45.

Дано сие от Московского окружного комиссариата по военным делам урож. Сибири, прожив. Поварская 18, Валентину Федоровичу Булгакову в том, что он по религиозным убеждениям освобожден от военной службы и призыву в войска не подлежит, что подписями с приложением печати Комиссариата удостоверяется.

Основание : Письмо В. Г. Черткова от 23 сентября 1918 г.

Окружной военный комиссар Н. Муралов Секретарь (подпись).

Печать М. О. В. К…».

В других отделах своих воспоминаний я много отрицательного написал о В. Г. Черткове. Пусть же читатель учтет и сказанное здесь о деятельности Черткова в пользу борцов за свободу совести и воспользуется этим как коррективом к общей характеристике своевольного, властного, деспотического, но все же искреннего друга Л. Н. Толстого.

Упомяну здесь еще о нескольких публичных собраниях единомышленников Л. Н. Толстого в 1918–1919 годах. Говорилось тогда вообще очень много. Взбаламученная революцией русская общественная жизнь продолжала бурлить, причем некоторые из ораторов, к которым принадлежал и пишущий эти строки, проявляли подчас излишнюю меру дерзновения и резкости, которые не могли не раздражать революционной власти, которые мешали им в их работе, но все еще терпелись ею.

Следуя традиции Л. Толстого, его ученики особенно горячо возражали и протестовали против смертной казни. Так, 24 ноября 1918 года устроено было большое собрание в память Л. Н. Толстого, по случаю исполнившейся восьмой годовщины его смерти, в большой аудитории Политехнического музея. Докладчиками выступили Ф. А. Страхов и я, а в литературно-музыкальном отделении приняли участие пианист А. Б. Гольденвейзер, скрипач Л. М. Цейтлин, артисты Художественного театра М. Н. Германова, К. С. Станиславский, И. М. Москвин, драматическая артистка О. В. Гзовская и другие артисты. Аудитория, как всегда, была переполнена.

В связи с речами Страхова и моей, опять разъяснявшими совпадения и расхождения между мировоззрениями «толстовства» и политического коммунизма, из публики неожиданно подана была записка с предложением ходатайствовать перед правительством об отмене смертного приговора С. М. Сухотину, бывшему офицеру, пасынку Т. Л. Сухотиной-Толстой.

У меня не было никаких данных по вопросу о том, за что именно был осужден Сухотин, но данных этих и не требовалось. Кстати сказать, это был тот самый Сухотин, который вместе с Феликсом Юсуповым, Пуришкевичем и великим князем Дмитрием Павловичем участвовал в убийстве Григория Распутина. Об этом я даже не знал в 1918 году, приписывая эту роль старшему брату Сергея Сухотина, офицеру Конной гвардии Михаилу.

Сергей Сухотин, бывший питомец Лозаннского университета, барчук-дворянчик, казался мне довольно незначительной, ничтожной и в то же время не в меру самонадеянной личностью.

Если не ошибаюсь, И. И. Горбуновым-Посадовым, председательствовавшим на собрании 24 ноября, было выражено полное сочувствие внесенному предложению, причем сообщено, что как раз сейчас советом ОИС возбуждается ходатайство перед правительством об отмене смертной казни вообще. Гром аплодисментов был ответом на это сообщение.

Считая волю собрания ясно выраженной, совет ОИС обратился после этого с письмом в Совет народных комиссаров по делу о Сухотине, причем писал:

«Душа всего населяющего Россию народа уже давно истомилась ожиданием отмены смертной казни, этого варварского учреждения, наследия царизма и капитализма, позорящего обновленную Россию.