Валентин Булгаков - Как прожита жизнь. Воспоминания последнего секретаря Л. Н. Толстого

Проработавши в Ясной Поляне в качестве библиотекаря полгода, я почувствовал, что устал. Надоели книги, надоела помещичья идиллия. Стояло лето. Я взял – у самого себя – отпуск и решил провести это время в более «человеческой» обстановке и в посильном физическом труде. Отправился – пешком, конечно, – к Булыгиным в Хатунку, а от них дальше – к Буткевичам. У Буткевичей проработал на огороде три-четыре дня. Хозяева были, как всегда, в высшей степени приветливы, и я чувствовал себя прекрасно.

От Буткевичей вернулся опять к Булыгиным, чтобы там проработать на огороде все остальное время. Увы – не удалось!

В тот самый день, как я явился, прикатила за мной из Ясной Поляны пара лошадей. Письмо от С. А. Толстой: прибывший из Петербурга профессор Семен Афанасьевич Венгеров, известный историк литературы, зовет меня повидаться по делу. Венгеров давно уже приглашал меня к участию в издании роскошного собрания сочинений Л. Н. Толстого у Брокгауза-Ефрона и теперь хотел переговорить со мною лично. Так мне было жалко расставаться с друзьями и милой обстановкой!..

Но, делать нечего, отправился в Ясную. Шесть дней отдавались мы разговорам, разговорам и разговорам, которые Венгеров называл «занятиями». Показывал ему Ясную Поляну – «отселева доселева». – «Больше ничего не осталось, что следовало бы осмотреть?» – деловито осведомился бородатый профессор в золотых очках. При этом – ни одной искры, ни одной вспышки чувства! Профессор, историк – и только.

Попробовали говорить о Толстом-мыслителе. И тут Венгеров произвел на меня впечатление человека чрезвычайно узкого, интеллигента, который дальше своего Петербурга с университетом и литературными кружками ничего не видит. Он «совершенно не понимал», почему Лев Николаевич нападал на науку? Или – какого Бога еще разумеет Лев Николаевич, если он отрицает Бога личного? и т. д.

Страшно ценил школьное, гимназическое и университетское образование. Про всех спрашивал: «А какое у него образование?» – разумея под этим: «А какое он учебное заведение окончил?»

Упомянули как-то о Сереже Булыгине. Я отозвался о нем восторженно.

– А какова его интеллигенция? – вопрошает мой профессор.

Я разозлился, потому что я понимал, что он спрашивал не о настоящей «интеллигенции», а о дипломированной, на которую в школе натаскали, и отвечаю нарочно с апломбом:

– Чрезвычайно высокая!

– Да нет… Я спрашиваю о его образовании.

– Он очень образован! Много читал.

– Да я спрашиваю не о таком образовании. Я спрашиваю об общих знаниях. Ну, что он знает?

– Он знает индусскую философию, знает Платона, Эпиктета.

– Да я не о том!.. Я спрашиваю о массе его знаний.

– Я думаю, что эта масса не меньше, чем у любого интеллигента.

– Да, но есть ли у него систематическое образование? Ну, например, знает ли он причины 30-летней войны?

– Нет, думаю, что не знает, да он ими совсем и не интересуется, и потому и не знает их.

– Ну, как так не интересуется! Ведь вы же – студент. – Венгеров тонко различал меня, бывшего студента, от окончивших университет. – Я спрашиваю вас совсем не о том, о чем вы говорите, я спрашиваю вас о том, получил ли он какое-нибудь систематическое образование?

– Того систематического образования, которое нам всем диктует какой-нибудь Кассо, он, конечно, не получил, да никогда и не стремился его получить…

Я проявил излишний задор, Венгеров – излишнюю консервативность, – сговориться с ним мы не могли. «Вот такие профессора, – думал я, – и дали повод Толстому для его нападок на официальную университетскую науку и на ученое сословие!..»

Впрочем, какое бы впечатление лично ни производил профессор С. А. Венгеров, необходимо признать, что осуществленные по его плану и под его редакцией брокгаузо-ефроновские издания классиков – Шекспир, Шиллер, Байрон, Пушкин – превосходны. Одна радость – иметь у себя такие книги. Я не видал подобных им в Западной Европе. Тем обиднее, что наступление Первой мировой войны помешало осуществлению такого же издания сочинений Льва Толстого. Для него, кстати сказать, я должен был, по заказу Венгерова, написать последнюю, заключительную часть биографии Льва Николаевича: семейная драма, завещание, уход из Ясной Поляны и смерть.

Из литераторов при мне посетил Софью Андреевну публицист, очеркист и беллетрист, «бывший священник» (как всегда прибавлялось к его фамилии) Григорий Спиридонович Петров. Я уже упоминал, что видел его на похоронах Толстого. При жизни Льва Николаевича Г Петров никогда у него не бывал. Григорий Спиридонович приехал после обеда, пил чай в большом зале, был очень почтителен с Софьей Андреевной, он понимал, что на нее возвели много напраслины, – и очень восхищался Львом Николаевичем.