Валентин Булгаков - Как прожита жизнь. Воспоминания последнего секретаря Л. Н. Толстого

Так или иначе, работа была закончена.

В чем, собственно, она состояла?

Требовалось создать то, что в Западной Европе называется catalogue raisonne [72]и чего у нас в России, собственно, еще не было, если не считать единственного исключения – именно описания Пушкинской библиотеки, составленного Б. Л. Модзалевским и изданного Академией наук. Но в Пушкинской библиотеке числится до 3000 томов, а в Толстовской до 22 000. Вот разница наших задач.

Библиотека Л. Н. Толстого очень разнообразна по составу: там книги его отца и матери, его деда Волконского (нашлось даже одно издание 1782 года с автографом прадеда Льва Николаевича, князя Горчакова), там источники художественных и философских сочинений великого писателя, бесконечное количество книг, посылавшихся ему авторами, множество изданий Академии наук, получавшихся Толстым как почетным академиком по разряду изящной словесности, старые русские и иностранные журналы и т. д.

В библиотеке имеются книги на русском, французском, английском, итальянском, немецком, шведском, датском, голландском, украинском, польском, чешском, болгарском, сербском, румынском, финском и др. языках.

Это – романы, повести, рассказы, стихи, религиозные трактаты и богословские исследования, философские сочинения, работы по истории, политической экономии, физике, медицине, педагогике, математике, сельскому хозяйству, мемуары, литературные и научные сборники и т. д., и т. д., и т. д.

Все это надо было выявить.

Я был новичок в библиографии, и все необходимые предварительные указания преподал мне, по желанию Толстовского общества, историк литературы, «сторонний преподаватель» Московского университета (в житейском обиходе его именовали профессором) и председатель старинного, почтенного Общества любителей российской словесности при университете А. Е. Грузинский. Согласно этим указаниям, требовалось: 1) составить полный каталог библиотеки, причем относительно каждой книги или брошюры должны были быть занесены место и год издания, число томов, число страниц в каждом томе, формат, сведения о том, переплетена ли книга или нет, разрезана или нет, ex-libris’bi и имена прежних владельцев; 2) просмотреть, то есть перелистать каждую книгу и описать все найденные отметки Л. Н. Толстого – то есть, если они состоят из надписей, списать эти надписи, если же из подчеркиваний или отчеркиваний отдельных строк и мест в книге, то точно обозначить эти места и строки, сосчитавши последние; наконец, 3) списать все посвятительные надписи авторов, даривших Толстому свои произведения.

В процессе работы я решил, что полезно будет также давать отзывы Льва Николаевича о прочитанных им книгах, и делать это, пользуясь как сведениями опубликованными, так и неопубликованными. Под последними разумею устные сообщения, полученные мною от вдовы и детей Толстого, а также рукопись обширных записок Д. И. Маковицкого, разрешение на пользование которой получено было мною от автора.

Самым интересным и ценным в библиотеке, конечно, были книги с собственноручными отметками Льва Николаевича. Помню, как на первых порах, находя такие книги, я радовался и бежал к Софье Андреевне, чтобы поделиться с ней своими открытиями. Трезвой женщине чужда была такая экспансивность, и она было решила, что я так все и буду бегать, а не работать: не библиограф, дескать, а дилетант! Но Софья Андреевна ошиблась: заметив, что на чистое чувство мне не отвечают таким же, бегать к ней я перестал, а дело свое выполнил со всей пунктуальностью, до конца.

Некоторые книги – как, например, «История России» Соловьева, 12 томов «Книги житий святых», сочинения Ивана Посошкова, «Древнерусские жития святых» Ключевского, «Раскольничьи дела 18-го столетия» Есипова и др. Лев Николаевич изучал особенно тщательно. Сюда относились также книги, служившие непосредственно источниками как для художественных, так и для философских его сочинений, – скажем: 4-томный «Дневник, веденный в России в царствование Петра Великого» камер-юнкера Берхгольца («Петр I»), несколько томов «Сборников сведений о кавказских горцах» («Хаджи-Мурат»), «Влияние истинного свободного каменщичества во всеобщее благо государств» фон Плуменека или французский оригинал «Истории Империи» Тьера («Война и мир»), сочинения Шекспира («О Шекспире и о драме»), французское исследование Reuss’a о Библии («Соединение, перевод и исследование четырех Евангелий»), Талмуд и сочинения христианских мудрецов и философов («Круг чтения») и т. д. Во всех этих книгах и сочинениях – масса отметок Толстого, иногда очень любопытных. Конечно, и то обстоятельство, что в библиотеке нашлось столько книг, которыми пользовался Толстой при своей подготовительной работе над многими из своих прославленных сочинений, было очень важно. Меня трогало, когда я у Тьера или в дневнике Лас-Каза на острове св. Елены видел отчеркнутыми рукою Льва Николаевича, уже выцветшими от времени чернилами, те места, которые все мы знаем по «Войне и миру». Очень характерно, что Шекспира Лев Николаевич последовательно и беспощадно громил уже и в своих карандашных заметках на полях «Гамлета», «Макбета», «Отелло», «Кориолана» и др. пьес. Это показывало, что и вся антишекспировская теория, запечатленная в известной его книге, создавалась со всей искренностью и непосредственностью.