Валентин Булгаков - Как прожита жизнь. Воспоминания последнего секретаря Л. Н. Толстого

Заседание выездной сессии Московской судебной палаты состоялось в здании Тульского окружного суда. Председательствовал член палаты Греков, обвинял прокурор Лопатин (родственник профессора философии Московского университета Л. М. Лопатина), защищали: Буланже – помощник присяжного поверенного Б. А. Подгорный, Горбунова-Посадова – помощник присяжного поверенного А. С. Тагер. (Обоих этих адвокатов мы увидим впоследствии, в 1916 г., на громком «деле толстовцев» в Москве.) В качестве свидетелей выступали старые друзья Л. Н. Толстого и покойной М. А. Шмидт П. И. Бирюков и М. В. Булыгин.

Когда открылось заседание, выяснилось, что к разбору дела не явились оба обвиняемые, Буланже и Горбунов-Посадов, а также свидетели Т. Л. Сухотина-Толстая, д-р Д. П. Маковицкий и д-р Д. В. Никитин. Защитники возбудили ходатайство о том, чтобы слушание дела было отложено. К ним присоединился и прокурор: он хоть и счел незаконной неявку свидетелей и одного из подсудимых Горбунова-Посадова, но вынужден был согласиться с защитой, что с неявкой Буланже приходится считаться: Буланже, во-первых, представил свидетельство врача о болезни, а во-вторых, обратился к суду с особым письмом, заявляя, что для него важно личное присутствие на разбирательстве дела. Не знаю, на что надеялись обвиняемые и защитники, но, очевидно, им хотелось отсрочить рассмотрение дела – и все для этого было сделано.

Теперь, ввиду совпадения мнений защиты и прокуратуры, можно было твердо надеяться, что процесс будет отложен. Не тут-то было!

Суд, вернувшись после совещания в особой комнате, объявил, что признал доводы сторон несущественными и будет продолжать рассмотрение дела. Неявившиеся свидетели были оштрафованы на три рубля каждый.

Читаются длинный обвинительный акт, длинная аппеляционная жалоба. Затем один из членов суда обращает внимание сторон на то, что когда в Сенате разбиралось одно аналогичное дело, то Сенатом определено было понятие лица «заведомо православного»: «заведомо православным» должно считаться то лицо, которое православно «по актам своего состояния» (выражаясь просто, по паспорту); и пока оно законным порядком, тоже «по актам своего состояния», не перечислено будет в другое вероисповедание, до тех пор оно должно считаться православным. Законный же порядок отпадения от прежней веры состоит в том, что необходимо подать соответствующее заявление губернатору, который затем направляет дело официально.

Уже в этом выступлении суда, как бы определявшем заранее его отправную точку зрения при рассмотрении всего процесса, мог предчувствоваться будущий приговор.

Один из адвокатов просит суд огласить записки покойной М. А. Шмидт, в которых она высказывает свою волю быть похороненной без соблюдения церковного обряда и просьбу не преследовать за эти похороны ее друзей. Записки оглашаются.

Затем председатель приказывает судебному приставу ввести свидетелей. Являются П. И. Бирюков и М. В. Булыгин. М. В. Булыгин идет заложив руки за спину.

Узнав, кто из двух Бирюков, кто Булыгин, председатель спрашивает:

– Присягу принимать вы не желаете?

Оба отвечают:

– Нет.

– В таком случае вы замените присягу торжественным обещанием показывать суду только правду?

– Да.

Совершается церемония «торжественного» обещания, которая состоит в том, что председатель повторяет свой вопрос: «Даете ли вы обещание…» и т. д. (причем судьи, прокурор, защитники, публика – все встают), а Бирюков и Булыгин отвечают:

– Да. Даем. Само собой. Разумеется.

Затем все садятся, и председатель отдает приказ:

– В зале останется свидетель Булыгин.

Пристав подходит к П. И. Бирюкову. Тот покидает зал.

М. В. Булыгин, все продолжая стоять со сложенными сзади руками, дает суду свое показание:

– Я был в дружеских отношениях с покойной Марьей Александровной Шмидт и знал ее в течение 15 лет. Основываясь на этом знакомстве, я могу установить здесь два обстоятельства: во-первых, фактическое вероисповедание, к которому принадлежала покойная, и во-вторых, то, что распоряжение о похоронах без обряда исходило действительно от самой Марьи Александровны. Мы, близкие друзья ее, в том числе и И. И. Горбунов, и П. А. Буланже, исполнили ее точную волю, предавая земле ее тело без совершения церковных обрядов. (Этим «мы», а не «они» «исполнили ее волю, предавая земле ее тело» Михаил Васильевич, – добавлю от себя, – определенно поддразнивал судей.) Относительно же вероисповедания Марьи Александровны я могу сказать следующее. (И тут, – снова скажу от себя, – Михаил Васильевич поддразнил судей указанием на «твердо забытое христианское исповедание первого века», к которому принадлежала покойница.) Она принадлежала, – говорил Булыгин, – к старому, твердо забытому христианскому исповеданию первого века, по которому никаких особых духовных лиц, как посредников между человеком и Богом, никаких особых обрядов не существовало. По этому же учению – учению Господа Иисуса Христа (словечко «Господа» характеризует самого Булыгина, как слишком увлекшегося «древлим» православием человека. – В. Б.), – и на похороны Марьи Александровны никаких духовных лиц приглашать не представлялось возможным. Да это было бы прямо даже неудобным, неделикатным и по отношению к представителю государственной Церкви, равно как и к телу покойной…