Валентин Булгаков - Как прожита жизнь. Воспоминания последнего секретаря Л. Н. Толстого

Такой вечер застал я, придя из Телятинок, однажды в конце августа. Софья Андреевна, как всегда, приветливо встретила меня и попеняла, что я не пришел 22-го, поздравить ее с днем рождения:

– Это был первый веселый день в Ясной Поляне после смерти Льва Николаевича. Съехалась вся семья, я была очень тронута… Повеселились бы! Андрюша плясал.

23-го сентября Софья Андреевна праздновала 50-летие своей свадьбы со Львом Николаевичем. У Чертковых говорили, что это был «несчастнейший день в жизни Толстого». Я не верил этому.

Пошел в Ясную Поляну. Софья Андреевна – вся в белом. «Сегодня не простой день, а особенный, важный, праздничный!» – как бы хотела сказать она своим туалетом. Но лицо было печальное и заплаканное. Говорила, что до 4 часов утра читала письма Льва Николаевича к ней – жениховские и первого счастливого времени замужества. А потом легла и три раза видела Льва Николаевича во сне. И все это было так понятно мне! Понятно и сочувственно. И человечно. Отчего же там, за три версты, не хотели совершенно считаться с сердцем и душой разбитой, уничтоженной женщины?! Отчего надо было и теперь отгораживаться от нее глухой, непроницаемой стеной?!

Я искал и не находил ответа.

Между тем, у Булыгиных, у Буткевичей – в кругах, удаленных от «двора» – жили и работали по-прежнему: серьезно, напряженно. Истинное «толстовство» не умерло. По-прежнему приходили время от времени вести от новых мучеников за веру: отказавшихся от военной службы. По-прежнему навещали дом Чертковых разные искатели и просители, серьезные и несерьезные. Чертков возложил на меня и на Алешу Сергеенко, по очереди, обязанность встречать гостей.

– Валентин, посетители пришли, хотят побеседовать о Льве Николаевиче, поди, поговори с ними! – докладывает мне однажды помощница кухарки, деревенская девушка Маша Галкина.

Спешу к гостям. Один рекомендуется:

– Я – писатель, а это (показывает на другого) критик!

Спрашиваю у писателя, как его фамилия.

– Пурис.

Никогда не слыхал о таком писателе!

– Вы печатаете ваши произведения?

Оказывается, большинство произведений г. Пуриса остается в рукописях, а «отрывки» можно найти в «Вестнике знания». «Вестник знания» – популярный петербургский журнал для самообразования, издававшийся В. В. Битнером. Там имелся и отдел переписки с читателями. Вероятно, именно в этом отделе появились какие-нибудь «отрывки» г. Пуриса.

Затем г. Пурис пустился в пространные суждения о литературе. К сожалению, язык его оставался все же совершенно не литературным. Видно было, что передо мной – человек малограмотный. И лицо не интеллигентное. «У нас в высших кругах, среди литераторов…» (Каков!) А глаза добрые.

Я ему говорю:

– Вот Лев Николаевич очень строго смотрел на призвание писателя. Он находил, что не все способны отдаваться ему, что это – дело не легкое!..

Он понял так, что к нему-то предупреждение Льва Николаевича, разумеется, не относится!

Потом он дал мне визитную карточку, на которой стояло: «Кавалер орденов Афанасий Яковлевич Пурис».

Одет был «кавалер орденов» по-украински: синие шаровары, белая вышитая рубаха, опояска, узенькая алая ленточка вместо галстука, а поверх украинского костюма – модная, самая европейская, накидка черная без рукавов и на ней прикреплена у борта георгиевская – черное с желтым – ленточка, а у часов в виде брелока болтается какая-то медалька. Вероятно, это и были все ордена кавалера Пуриса.

Другой, критик Щеголев по фамилии (просят не смешивать с скромным историком литературы П. Е. Щеголевым!), был помоложе, да и… поскромнее. Все больше молчал, в то время как маленький, толстенький Пурис развертывался на все стороны. Когда я у Щеголева спросил, печатал ли он свои произведения, то тот почему-то смущенно отвернул лицо и пробормотал что-то неясное, но я все-таки услыхал, что «печатали».

Потом поговорили с ними хорошо о Льве Николаевиче, и оба писателя ушли очень довольные. Особенно толстячок Пурис сиял и расшаркивался, топорща свои длинные усы.

А вот и гость иного рода: старый друг и брат Толя Радынский, 22 июля 1910 года подписавший, не читая, по желанию Черткова, тайное, лесное завещание Льва Николаевича, в качестве третьего свидетеля, как «сын подполковника Анатолий Дионисиевич Радынский». Бывший юнкер и «отказавшийся». Идеалист и искатель, чистейшего сердца и нежнейшей души, какую только можно себе представить у мужчины. Красневший при каждой, хоть чуть-чуть отдающей грубостью и вульгарностью шутке. Кудрявый блондин с голубыми глазами и с правильными чертами миловидного, задумчивого лица.