Валентин Булгаков - Как прожита жизнь. Воспоминания последнего секретаря Л. Н. Толстого

Конечно, это было великое дело. Отказ от права литературной собственности в пользу всего народа осуществлялся, по-видимому, впервые в истории не только русской, но и мировой литературы. А наделение малоземельных крестьян землей за счет помещичьих владений явилось, конечно, своего рода маленькой аграрной революцией, заставившей скрежетать зубами всех крапивенских зубров-помещиков. Вечная слава великому Льву, осуществившему эти начинания и тем лишний раз подчеркнувшему свою глубокую верность и преданность интересам русского трудового народа! Спасибо и тем, кто помог ему, посмертно, осуществить эти начинания!

Всякого рода ошибки и неудачи в проведении этого дела Черткову и Александре Львовне можно простить, поскольку главное было выполнено: поскольку еще задолго до революции творения великого Толстого стали общенародным достоянием, а яснополянские, грумонтские, телятинские и грецовские мужики округлили свои тощие земельные наделы. (Речь, впрочем, может идти главным образом об яснополянских крестьянах, так как три соседние деревни получили лишь небольшие участки, давно находившиеся в их аренде и обработке.)

Добавлю, наконец, что из фонда Александры Львовны получил единовременные пособия и ряд яснополянских дворовых. Так, повар-толстяк Семен Николаевич Румянцев, бывший крепостной и сын крепостного, тоже повара, получил 1500 рублей; многолетний личный слуга Льва Николаевича тихий и скромный Илья Васильевич Сидорков – 1000 рублей; другие получили по 500, по 300 или по 200 рублей, смотря, главное, по длительности и тяжести их службы в доме. Распределение пособий произведено было совместно дочерьми Льва Николаевича Александрой и Татьяной и сыном Андреем.

Усадьба Ясной Поляны, с домом, парком и могилой Толстого, а также частью пахотной земли, всего 211 десятин, осталась за С. А. Толстой по особому соглашению между ней и сыновьями. Наследниками Софьи Андреевны в будущем должны были опять-таки явиться сыновья. Правительство собиралось купить усадьбу, присылало даже в нее оценщиков, но потом, вследствие протеста обер-прокурора Святейшего Синода Саблера, от мысли о покупке отказалось. Вместо этого царем по представлению Совета Министров назначена была С. А Толстой пожизненная пенсия в 10 000 рублей в год.

Оставаясь помещицей на 200 десятинах (вместо прежних 900 с лишком), Софья Андреевна тем самым сохраняла и дворянский избирательный ценз, правами которого впоследствии на дворянских и земских выборах в Крапивенском уезде пользовался обычно Андрей Львович Толстой, большой хлопотун и неизменный «дворянин» телом и душой. Помню, как он, бывало, перед выборами приезжал, один или с каким-нибудь приятелем-помещиком, улещивать Софью Андреевну, в ожидании передачи ему голоса.

Все это, однако, определилось несколько позже, а летом 1912 года обе стороны, то есть Софья Андреевна и Чертков с Александрой Львовной, усердно продолжали взаимную перепалку, не вняв и предостерегающему голосу смерти, унесшей Льва Николаевича. Да, ни Чертков, ни Софья Андреевна не обнаруживали ни малейших признаков охоты к примирению. Чертков еще менее, чем Софья Андреевна. Может, она по-женски и простила бы своего врага, если бы он нашел язык, способный расшевелить ее сердце, но только искать такой язык вождю «толстовства» и в голову не приходило. И было так, что Софья Андреевна, сидя в Ясной Поляне, продолжала проклинать Черткова, а Чертков, оставаясь при старых взглядах на Софью Андреевну, изо всех сил издалека старался затянуть потуже петлю на ее горле. И это – как в моральном, так и в практическом отношении. Казалось, с утверждением на суде завещания Толстого он уже добился полной победы, издательские права на все сочинения великого писателя перешли к нему и к Александре Львовне, и Софья Андреевна, к тому же ославленная на весь свет «Ксантиппой», была поражена. Но ему и этого было мало. Ничего, решительно ничего «своего» он не хотел упускать. Отсюда – новые столкновения с Софьей Андреевной. Надо было выцарапать от вдовы Толстого все сохранявшиеся ею в течение десятков лет рукописи ее мужа. Они лежали в Историческом музее в Москве. Там были по большей части черновики и варианты, но могло оказаться и кое-что новое. По требованию Черткова и Александры Львовны директор Императорского российского Исторического музея в Москве князь Щербатов наложил печати на комнату с рукописями Толстого и другими семейными памятками, внесенными в Музей С. А. Толстой, и запретил ей вход в эту комнату, что явно противоречило логике и здравому смыслу, но делалось якобы во исполнение завещания Л. Н. Толстого, по которому все рукописи, «где бы таковые ни находились и у кого бы ни хранились», принадлежали «наследнице» А. Л. Толстой. М. А. Стахович научил Софью Андреевну заявить, что рукописи были подарены ей мужем (что и было весьма недалеко от правды), а следовательно, под завещание не подходят. Возникло очень сложное и спорное юридическое положение, из которого обе стороны старались выйти победительницами. Софья Андреевна, приняв совет Стаховича, обратилась с соответствующим протестом против «незаконных» действий директора музея Щербатова к министру народного просвещения Кассо. Узнав об этом, Чертков полетел сам к Кассо – вскрывать перед ним «гнусную роль» вдовы великого писателя. Он имел неожиданный успех у величайшего ретрограда того времени, виновника разгрома Московского университета: 8Кассо решил оставить жалобу гр. С. А. Толстой без последствий.