Ханна Фрай - Hello World. Как быть человеком в эпоху машин

С другой стороны, люди редко бывают единодушны в оценках. Другие философы — например, Дэвид Юм — придерживались мнения, что красоту каждый понимает по-своему. Кто-то видит в известном произведении Энди Уорхола интереснейший эстетический эксперимент, а кто-то — консервную банку с супом, ничем не примечательную в художественном отношении.

Но есть и третья группа философов — Иммануил Кант в их числе, — которые считали, что истина где-то посередине. Что наши суждения о красоте не то чтобы зависят только от нашего личного вкуса, но и не вполне объективны. Они зависят и от чувственного восприятия, и от эмоций, и от интеллекта наблюдателя — и что немаловажно, могут меняться в зависимости от его настроения.

Эта гипотеза подтверждается фактами. Поклонники Бэнкси, возможно, вспомнят, как в 2013 году он анонимно продавал “с лотка” в нью-йоркском Центральном парке свои черно-белые работы, выполненные аэрозольными красками, по 60 долларов за штуку. В ряду других киосков и прилавков с типовыми сувенирами его прилавок, с точки зрения прохожих, наверное, отличался довольно высокими ценниками. Первый покупатель нашелся лишь через несколько часов. Дневная выручка Бэнкси составила 420 долларов [387]. Однако год спустя, на аукционе в Лондоне, другому покупателю то же самое произведение показалось настолько прекрасным в эстетическом плане, что он с готовностью отдал за одну-единственную картину 68 000 фунтов (около 115 000 долларов по тогдашнему курсу) [388].

Надо признать, не у всех Бэнкси пользуется успехом. Чарли Брукер, автор идеи и сценарист сериала “Черное зеркало”, однажды обозвал его “пустозвоном, творчество [которого] идиотам кажется жутко интеллектуальным” [389]. Так что, по-видимому, эта история говорит только о том, что качество как таковое не является неотъемлемым свойством произведений Бэнкси. Баснословные цены — результат медийного хайпа, а также информационного социального влияния. Но и в оценках бесспорных шедевров мы тоже нередко проявляем беспричинное своенравие.

Я часто вспоминаю один эксперимент, который провела в 2007 году газета Washington Post [390]. Всемирно известного скрипача Джошуа Белла, на чьи концерты билеты всегда распроданы, попросили выступить лишний раз. Взяв свою скрипку Страдивари стоимостью 3,5 миллиона долларов, утром, в час пик, Белл встал наверху у эскалатора одной из станций вашингтонского метро, положил на пол шляпу для монет и купюр и сорок три минуты развлекал публику. Как писала Washington Post , “один из самых прославленных виртуозов с мировым именем исполнил самые красивые музыкальные произведения на одном из самых дорогих инструментов, какие только существуют в мире”. И что бы вы думали? Семь человек немного постояли, послушали. Более тысячи пробежали мимо. Когда Белл отыграл всю программу, в его шляпе лежал небогатый улов — 32 доллара и 17 центов.

Меняется и наше представление о том, что такое “хорошо”. Наша потребность в некоторых жанрах классической музыки явно выдержала испытание временем, чего не скажешь о других видах искусства. Арман Леруа, профессор эволюционной биологии Имперского колледжа Лондона, изучал развитие и трансформацию поп-музыки и нашел убедительное доказательство переменчивости наших вкусов: “Всегда есть некий порог скуки. Когда людям хочется чего-то новенького, нарастает напряженность” [391].

В качестве примера рассмотрим ритм-машины и синтезаторы — в конце 1980-х годов они так всем полюбились, что все хит-парады стали на одно лицо. “Что ни возьми, все звучит как ранняя Мадонна и «Дюран Дюран», — объясняет Леруа. — Можно было подумать, что это уже вершина поп-музыки. Вот и все тут. Дальше развиваться вроде некуда”. Как бы не так. Очень скоро появился хип-хоп, и чарты вновь заискрились разнообразными хитами. Я спросила Леруа: было ли что-то такое в хип-хопе, что вызвало перемены? “Вряд ли. Могло появиться что угодно, но появился хип-хоп. Он вызывал отклик у американской аудитории, и люди сказали: это что-то новенькое, давайте еще”.

Дело вот в чем. Даже если произведения искусства можно сравнивать по каким-то объективным критериям, мы не можем придумать физический метод измерения их эстетических достоинств, который работал бы всегда и везде, поскольку мы воспринимаем искусство в зависимости от контекста. Какие средства вы ни используете — статистические методики, хитроумный искусственный интеллект или алгоритмы машинного обучения, — попытки облечь в цифры саму суть артистического гения равнозначны попыткам схватить дым руками.