Йозеф Томан - Калигула, или После нас хоть потоп

-- Перестань! -- испуганно воскликнул Друз.

Бибиен пожал плечами:

-- Наивный! Цезарь рассказывает об этом каждому встречному. Он сказал, что сам будет взимать входную плату. Скрывать тут нечего.

Сенаторы оживились, лишь Пизон хмурился. У него была красавица жена и не менее красивая пятнадцатилетняя дочь.

-- Я бы занялся Ливиллой. Это настоящий бес, огонь, а не женщина, -заявил Даркон.

-- А я, наоборот, я бы попробовал Агриппину, -- с видом гурмана заметил Бибиен. -- Она такая нежная, скромная...

Авиола забеспокоился. Он вспомнил о Торквате, которую отослал в Испанию, подальше от этой напасти. А вдруг и там до нее дотянутся лапы Калигулы?

Друз со смехом сказал Даркону:

-- Но ведь Ливилла -- невеста Луция Куриона. А ты хочешь...

-- Я думаю, ей это не помешает, -- саркастически улыбнулся Даркон.

-- А Луцию? -- ухмыльнулся Бибиен.

Они оба расхохотались.

-- Даже на царственной розе есть шипы!

-- Ничего, Луций это перенесет.

-- Луций все равно в выигрыше. С ним она даром...

-- С гладиаторами тоже, -- засмеялся Даркон, -- а мне за это удовольствие придется заплатить цену -- сотни рабов.

-- Где Курион? -- спросил Гатерий.

-- Он придет вместе с императором, -- ответил Бибиен. -- Император без него шагу ступить не может. Мне кажется, что даже Инцитата он не любит так сильно, как Луция.

Даркон наклонился к нему и тихо спросил:

-- А как насчет нашего дела?

Авиола указал глазами на золотую Венеру.

-- Подарок для него.

-- О! Это стоит того.

-- Она весит больше двух тысяч фунтов. Я многого жду от сегодняшней встречи, -- добавил Авиола.

Даркон скептически сощурился:

-- Слишком долго это тянется. Наш любимый император непостижим. Вот и эта история с Сенекой. А что, если и войну он захочет оставить на попечение другим богам?

Пизон подумал о римских толпах и трусости Калигулы. Он хрустнул пальцами и закончил свою мысль:

-- Сегодня с ним нетрудно будет договориться.

Остальные думали то же самое и кивали.

Они ошибались. В эти дни император действительно перепугался не на шутку. Но, едва оправившись, он пришел в ярость. Он злился на народ и на сенат. С народом, который в глазах Калигулы был неблагодарной, низкой тварью, разделается Херея и его преторианцы. Но сенат? Тут придется взяться за дело самому.

Калигула трясся от злобы, когда вспоминал, как в дни смертельной опасности сенаторы забаррикадировались в своих дворцах и бросили его на растерзание черни. И как смели они позвать его к себе! Прямо-таки вызвать! Он проклинал себя за то, что, будучи в хорошем настроении после суда над Фабием, принял приглашение. А может быть, эта ловушка, заговор? Может быть, его заманивают в волчье логово?

А не послать ли Авиоле корзину персиков? Или уж разорить все это патрицианское гнездо, когда они соберутся у Авиолы? Может быть, надо принести их в жертву богам?

Но инстинкт самосохранения был сильнее кровожадности. Нет, нельзя ссориться со всей римской знатью, ведь знать и армия -- его последняя опора. Нельзя уничтожать золотой источник, золото должно поступать равномерно, а то ведь если забрать сразу все, то потом и взять будет неоткуда. Но отомстить им следует.

Клянусь Геркулесом! Я вам покажу! Вы у меня получите за вашу дерзость!

Он приказал Херее сопровождать его к Авиоле с двумя сотнями конных преторианцев.

Процессия тронулась в путь в ту минуту, когда Скавр рассказывал в тюрьме Фабию, как буря, разразившаяся в театре, продолжает бушевать на улицах Рима.

Сенаторы были в превосходном расположении духа, а старое хийское вино развеселило их еще больше.

Но вдруг вбежал управляющий и доложил Авиоле:

-- Господин! К нашему дому приближается войско!

Они выскочили на террасу, откуда открывается вид на храм Геркулеса. Там, где дорога поднималась ко дворцу Авиолы, сверкали на солнце шлемы, панцири и копья преторианцев. У сенаторов перехватило дух.

Боги олимпийские! Так не ездят в гости! Так выходят навстречу мятежникам!

Они сбились в кучу, голова к голове, на лицах их выступил холодный пот. У каждого были на совести кое-какие грешки. А ведь теперь и малый грех может иметь серьезные последствия.

Вчера вскрыл себе вены сенатор Таппон, которому принадлежала целая флотилия торговых судов. Он, говорят, с насмешкой отозвался о золотой конюшне Инцитата.

Вчера вечером всадник Саберний получил из императорского дворца корзину персиков, потому что не оказал должного почтения изображению Калигулы. А теперь его серные рудники уже отписывают в императорскую казну.