Йозеф Томан - Калигула, или После нас хоть потоп

Домик был наполнен тишиной. Над головой просвистел дрозд, сидящий в клетке.

-- Пойду посмотрю, -- сказал Бальб, вставая, и взял клетку с собой.

Квирина, забившись в уголок, сидела на стуле, опершись локтями о колени, спрятав лицо в ладонях.

-- Я поставлю у тебя дрозда, хочешь? -- спросил Бальб тихо.

Она не открыла глаз, не шевельнулась, не ответила.

Он постоял немного, переминаясь с ноги на ногу:

-- Ты не дашь нам что-нибудь поесть?

Она молчала. Бальб вышел, повесил клетку опять на дерево, направился к колодцу за водой и начал поливать цветы. Квирина поднялась, сходила в подвал за молоком. Бальб следил за ней печальными глазами. Она шла медленно, движения ее были скованны.

-- У нас ничего нет дома, только хлеб и молоко, -- сказала она,

-- Ничего, ничего, -- быстро возразил Бальб. -- На ужин хватит.

Она разлила молоко в три чашки, нарезала хлеб и вынесла во двор. Ужинали они под оливой.

-- Мне ты дала много молока, а себе почти ничего, -- сердился Бальб и хотел было ей отлить, но она отставила свою чашку, и Бальб выплеснул молоко на землю.

-- Вот видишь, видишь, молока и так мало, а я его пролил, оно досталось земле, заворчал он.

Он достанется земле, да нет же, не достанется, решила Квирина, а старик думал о реке, отдаст ли она ему тело сына.

Известие о смерти Фабия разошлось мгновенно. С форума в Затиберье возвращался рабочий люд. Но по домам не расходились. Многие направились к дому Бальба, не зная, что застанут там старика Скавра. Поборов нерешительность, они осторожно и медленно подходили к нему и крепким объятием выражали соболезнование. Подходили женщины, кланялись, молча утирали слезы, никто ничего не говорил. Молча стояла толпа со склоненными головами.

Скавр пришел в себя, провел рукой по заросшему щетиной лицу и сказал:

-- Так лучше. Правильно сделал. Зачем доставлять своим убийцам удовольствие.

Все закивали, зашумели, соглашаясь, но никто не двинулся с места. Так они и стояли почти до наступления темноты, стояли молча, словно у гроба умершего.

Возле трактира "Косоглазый бык" стояла повозка на больших колесах, по бокам ее были нарисованы актерские маски, но черную кобылу сегодня не нарядили, как обычно, в цветную сбрую и не приделали султан из розовых перьев фламинго.

Актеры в спешке складывали вещи. Вечером после смерти Фабия преторианцы привели сюда изгнанников и потребовали, чтобы они, согласно приказу, оставили Рим еще ночью. С помощью вина им удалось отложить отъезд до утра. Ночь актеры провели в молчании. Волюмния проплакала всю ночь. Изгнание ее не пугало, ей было жаль Фабия.

Волюмния с Гравом укладывали вещи на повозку, остальные подносили их. Центурия преторианцев глазела на отъезжающих актеров, а их центурион, широко расставив ноги, помахивал плеткой и кричал:

-- Давай, бери, да работай же! Вы давно уже должны были убраться.

-- Замолчи, страхолюд, -- ворчит Волюмния.

-- Итак, последний мешок, -- объявляет Муран.

-- Садись! В дорогу! -- кричит центурион.

Волюмния не обращает на него внимания.

-- А что же с Квириной, люди добрые? -- обращается она ко всем.

-- Ведь ее не приговорили к изгнанию, она может остаться в Риме, -заметила Памфила, пришедшая проститься с труппой.

Волюмния бросила на девушку уничтожающий взгляд:

-- Мы не можем оставить ее одну.

-- Возьмем ее с собой, -- сказал Мнестер. -- Она девчонка способная, многому уже научилась, и, если будет работать, ей легче будет перенести страшый удар судьбы.

-- С нами ей будет лучше, -- поддержал его Грав.

-- Мы заедем за ней в Затиберье, -- решил Лукарин.

Центурион, услышав это, разорался:

-- Никаких остановок! Прямиком к Эсквилинским воротам и вон из Рима!

Договорились, что Мнестер зайдет за Квириной и приведет ее к Эсквилинским воротам.

Квирина привычными движениями вымыла и убрала чашки, разожгла светильник и как всегда приготовила белье для штопки.

Скавр встал.

-- Ты далеко? -- спросил его Бальб.

-- Домой, -- сказал он и подумал о реке.

-- Не лучше ли тебе сегодня остаться у нас?

-- Нет. Возьму лодку и отправлюсь на ловлю -- на реке мне будет лучше.

Когда он ушел, тишина стала еще тяжелее. Бальб смотрел на Квиринины руки, которые зашивали паллу, чистил фитиль в светильнике, сердился, что масло плохое, что потрескивает и чадит.

Квирина отложила паллу, принялась за другую вещь. Это была туника Фабия. Туника из желтого полотна. Она сама красила полотно в желтый цвет, сама нашивала на него красные кружочки, они как веселые мишени. Столько раз он играл в ней безумного Санния, над которым так смеялись зрители. Руки у нее задрожали. Туника Фабия. Ее теперь не надо чинить, он ее никогда не наденет. Она расплакалась, схватила тунику и убежала с ней в каморку, в их с Фабием каморку. Через тростниковую стенку Бальб слышал плач Квирины. Он разжег светильник и вошел следом за ней. Синеватый свет расползся по каморке.