Евгений Фирсов - Т. Г. Масарик в России и борьба за независимость чехов и словаков

Вскоре в Бутырках оказался и Ярослав Папоушек, постоялец в доме Ривнач. Его арестовали 25 июля 1918 г. Первое письмо Папоушека Мельниковой-Кедровой-Ривнач датируется 27 июля 1918 г., а последнее относится к 1 декабря. Точную дату внезапного отъезда из России в Прагу (вместе с Мельниковой-Кедровой) после освобождения Папоушека нам установить не удалось. Подробности последних дней его пребывания в Бутырках ждут еще исследования.

В межвоенный период Я. Папоушек стал видным историографом чешского движения Сопротивления в годы Первой мировой войны и «придворным» биографом Т.Г Масарика, первого президента Чехословацкой республики. Одновременно Папоушек являлся профессором истории Карлова университета в Праге и крупным дипломатом пражского МИД, специалистом по русскому вопросу.

В Праге Н. Мельникова-Папоушкова (чешский вариант ее имени) отошла от прежнего круга славистических проблем. После стажировки в Лувре в 1920 г. она почти целиком переориентировалась на проблемы изобразительного искусства (в т. ч. славянского). Пожалуй, наиболее удачной и яркой ее работой как историка была вышедшая на чешском языке монография о Праге до революции 1848–1849 гг. [488]Многие ее заметки и статьи публиковались на страницах издаваемого в Праге Папоушеком журнала «Центральная Европа», где регулярно печатался и он сам. Кроме того, Н.Ф. Мельникова стала чуть ли не главной переводчицей на русский язык трудов президента Масарика (таких как «Мировая революция»). Отметим, однако, что ее перевод, мягко говоря, был далек от совершенства.

Видимо, основную работу делал тогда ее супруг. Ее же знание чешского языка оставляло желать лучшего, длительное пребывание во Франции не способствовало углубленному его изучению. На это потребовались годы… Переводила она и работы министра иностранных дел ЧСР Э. Бенеша. Много было ею также сделано в деле популяризации в Чехословакии русской литературы, а впоследствии славянского и чешского народного искусства. Однако, это является темой самостоятельного исследования, примыкающего к проблемам и судьбам русской эмиграции в Европе. Ведь чета Папоушеков стала одним из центров притяжения русской эмиграции в Праге. Свою роль в этом также сыграл издаваемый Я. Папоушеком журнал «Центральная Европа», выходивший на русском языке. Стоит отметить, что в межвоенный период Н.Ф. Мельникова-Папоушкова много сделала для оживления восприятия чехо-словацких реалий в советской стране. Этот аспект освещался ею на страницах печати русской эмиграции в Праге. Приведем здесь хотя бы одну из ее статей из «Воли России»:

«Чехословакия, особенно для русских, представляется приблизительно тем же, чем полвека тому назад для большинства европейцев была, например, Испания. Лежит она где-то в центре Европы, но точные географические данные о ней смутны и неопределенны; о населении и обычаях тоже мало что известно. Французы полагают, что населена она цыганами, русские же очень часто убеждены, что жители Чехословакии – восставшие, австрийцы. Помню, как во время войны было трудно, а порою и прямо невозможно убедить некоторых людей, что сдававшиеся массами и потом организовавшие свои легионы чехи, вовсе не изменники отечеству и не клятвопреступники. Близкие к этому взгляды и сейчас широко распространены в России. Так, жену одного моего знакомого чеха, находящегося на службе в России, спросили: «А что вы будете делать, если Австрия снова вас к себе вернет, ведь перевороты теперь так часты?» А вот и другой случай: во время моего сравнительно недавнего пребывания в Москве, в разговоре сравнивали европейские и московские цены (любимое занятие москвичей) один из собеседников, припадочный патриот (теперь в России не просто патриоты, а азартные, и ходят они в этом новом для них костюме, как голые негры в воротничках) заявил, что все в Москве дешевле, чем в Чехословакии, и что этой дороговизной чехословаки расплачиваются за предательство и дикое желание быть во что бы то ни стало самостоятельным государством.

Но что говорить о московских обывателях, если и русские писатели случайно попавшие в Прагу пишут о ней всякие небылицы, вроде Безыменского с его поэмой «Щрки», а А. Толстой, судя по повести «Гадюка», полагает, что чехи говорят между собой по-немецки.

Любопытно, что и среди эмигрантов, которые в Чехословакии жили и живут в довольно большом количестве, и среди русских, которые постоянно пребывают заграницей по различнейшим паспортам, не нашлось людей, пожелавших рассеять это своеобразный туман, окутывающий Чехословакию в глазах их современников. Даже ученые и те как будто мало интересуются такими интересными вопросами, как например, чешско-русские отношения и влияния хотя бы начала 19-го столетия. Более свободный доступ в старые архивы и открытие новых документов, казалось бы, должны были усилить изучение различных сторон чешской и словацкой истории, литературы и быта, открывая перед исследователями новые широкие возможности. Но, если не считать таких болтливых ненужностей, как наспех состряпанные чешские портреты, написанные Б. Соколовым, то едва ли можно будет насчитать более четырех или пяти книг о Чехословакии. За последний, 1928-й год к ним присоединились еще несколько переводов, в том числе лирические стихотворения, чеха Врхлицкого в переводе К. Бальмонта и небольшая антология чешской поэзии, составленная Е. Недзельским и снабженная его же вступительной статьей.