Евгений Фирсов - Т. Г. Масарик в России и борьба за независимость чехов и словаков

В фонде Мельниковой-Кедровой-Ривнач в ОПИ ГИМ находится пара писем Ростислава Ривнача жене из Бутырок, датируемых летом 1918 г. Через несколько дней после ареста Ривнача подобная участь постигла и Ярослава Папоушека. Дальнейшая судьба Р. Ривнача (в отличие от Н. Мельниковой-Кедровой-Ривнач, с конца 1918 г. ставшей Папоушек, и Я. Папоушека) нам малоизвестна [486]. Пребывание Ярослава Папоушека в Бутырской тюрьме продолжалось с июля по декабрь 1918 г., когда при содействии наркома Л.Б. Красина (лично знавшего Папоушека) он был освобожден. И все это время шла его переписка с Н. Мельниковой-Кедровой.

В годы Первой мировой войны Н.Ф. Мельникова включилась весьма активно в деятельность обществ, выступавших за идею «всеславянского единства» на основе реализации права австрийских славян на национальное самоопределение и создания независимых государств с ориентацией на Россию.

В личной жизни в судьбе славистки во второй половине 1918 г. произошли большие перемены. В период с июля по декабрь разворачивается настоящий «тюремный роман». Она посещает в Бутырках и носит передачи одновременно и мужу Ривначу, и квартиранту Папоушеку, признавшемуся в письмах из заточения в любви к ней. Последовала взаимность, расторжение (в Бутырках!) ее брака с первым мужем и новые семейные узы с Я. Папоушеком. В самом конце 1918 г. оба очутились в Праге, где началась новая личная и творческая страница в их биографии.

На «бутырском эпизоде» Ярослава Папоушека стоит хотя бы кратко остановиться. В историографии нет никаких подробностей, кроме упоминания в чешских энциклопедических словарях о сроках заточения Папоушека в России в связи с началом вооруженного столкновения чехо-словацких легионеров с большевиками. После его ареста весь личный архив (включая дневниковые записи, которые он вел до того, как попал в русский плен), а также солидный блок материалов, касавшийся его деятельности в Правлении Союза чехо-словацких обществ в России и в Чехословацком Национальном Совете (отделение в России) остались в доме Н.Ф. Мельниковой. После их внезапного отъезда в Прагу уже в декабре 1918 г. личные архивы Папоушека и его новоиспеченной жены Мельниковой, видимо, были изъяты и остались в России, в ОПИ ГИМ, куда они были переданы. Письма Н.Ф. Мельниковой от мужа Ривнача и будущего мужа Папоушека из Бутырок (написаны на русском языке) мной опубликованы [487]. Остальные материалы в большинстве своем – на чешском и словацком языках.

В своем первом письме Ростислав Ривнач (он был арестован 26 июня 1918 г.) сообщал супруге, что ему предъявлено обвинение в материальной поддержке белочешского движения: «Подозревают, что я давал деньги чешско-словацкому войску, и что в моем деле имеется телеграмма в Киев – выдать офицерам жалование. Пришлось сказать, что у нас живет Папоушек. Телеграмма подложная. Может быть, это телеграмма о выдаче жалования служащим?» Ривнач обращался к жене с просьбой посодействовать, чтобы был допрошен председателем ВЧК Петерсом и подчеркивал, что никаких денег войску не давал и членом Чехо-словацкого совета не состоял. И далее писал: «Очень мне жаль Папоушека, если он пострадает из-за доноса на меня, но Бог даст, если арестуют, освободят, ведь насколько я знаю, и против него улик нет… Телеграмма подложная, или не имеет ничего общего с чешско-словацким восстанием, а подлый донос – на личной почве».

В другом письме от 13 июля 1918 г. Ривнач сообщал: «Я понемногу привыкаю к тяжелой тюремной жизни и время теперь как-то все-таки скорее проходит, чем в первые дни. Работать здесь что-нибудь почти невозможно – 24 человека в одной камере – из них приблизительно половина все «контрреволюционеры»: 3 грузина – очень милые юноши, один доверенный большой московской фирмы – латыш, 6 с.д. меньшевиков из Архангельска, 1 доктор, 1 музыкант из поповского отряда, 1 поляк – комендант красногвардейского польского батальона и несколько жителей из Павловского посада, заподозренных в поджоге Павловского Совета, – в свое время об этом много писали в газетах… Живем одними щами да кашей. Здесь в лавке почти ничего достать нельзя. Твой тебя искренне и крепко любящий Слава».

В письме от 15 июля Ривнач писал: «Я сомневаюсь, что причина моего ареста – донос тех, кто не желают признать права собственности, и как отместка за то, что я принял меры, принять которые я был обязан по должности…» И лишь 25 июля 1918 г. он сообщал о том, что наконец-то был допрошен: «Вчера был наконец допрошен следователем в конторе тюрьмы. Следователь встретил меня словами – вы белогвардеец, а белогвардейцев мы расстреливаем… Когда я возразил, что я не белогвардеец, то он заявил, что если я не сознаюсь, то протокол составлять не будет, а меня даст расстрелять. В дальнейшем разговоре выяснилось, что меня подозревают, что я давал деньги чешско-словацкому войску…»